Ван молча протирал кресла и зеркала. В каждом его движении сквозили добросовестность и аккуратность. Он сосредоточенно возился с тряпкой, даже не предложив мне сесть. Когда мне стало неловко и я уже собрался уйти, парикмахер указал на стул:
– Присаживайтесь. Сделаю вам прическу.
– У меня на голове все так печально?
– Завивка свежая, все нормально. Мне просто хочется украсить вас.
Голос его был совсем безжизненным, в зеркале отражался человек, глубоко разочаровавшийся в жизни. Видимо, он не ел толком: лицо его сильно осунулось. А я все никак не мог подобрать подходящие слова, которые хоть как-то утешили бы его.
– Послушайте, что я расскажу. Один человек очень любил другого. Это чувство было многогранным. Он делал все возможное ради любимого человека, даже с радостью бы отдал свое сердце ради того, чтобы рассмешить вторую половинку. Но так получилось, что этот человек внезапно умер. Однако он всегда считал, что нужен возлюбленному и что тот не сможет без него жить. Как вы думаете, мог ли он умереть со спокойной душой и оставить своего избранника одного на всем белом свете? Кажется, вы с кем-то расстались, но, по крайней мере, он жив. И вы тоже. Есть еще время все вернуть. Поэтому не страдайте так и воспряньте духом, – проговорил я, глядя на Вана.
Выражение его лица почти не изменилось.
– Зря он так беспокоился.
– Что?
– Я говорю про умершего. Про беспокойство, что без него любимый человек станет беспомощным, и про страх оставить его одного в этом суровом мире. Убежденность, что только он может защитить того, кого любил, отчаянные попытки пожертвовать собой даже в смерти – все это напрасные тревоги.
Я посмотрел на отражение Вана в зеркале.
– Ну что вы, это всего лишь мое мнение. Прическа готова, – произнес он, когда наши взгляды встретились.
– Лицо теперь выглядит намного меньше. Давайте я заодно подкорректирую вам брови.
После парикмахер предложил сделать маникюр. В знак благодарности я пообещал принести ему «Секретное оружие».
– Не надо, все напрасно. Честно говоря, я не любитель поесть. Если скажу, что могу спокойно прожить без еды, вы же не поверите? Ха-ха-ха… Какое-то время я заблуждался, думая, что если буду много есть, то достигну своего идеала. Но разве слон, сожрав оленя, станет тигром? А я, как дурак, возомнил, что сделаюсь им.
Я ни черта не понимал, что он несет, но не мог переспрашивать после каждого его слова. Выражение его лица было таким серьезным и суровым, что он казался совершенно неприступным.
Внезапно Ван, приводивший мои ногти в порядок, перевернул руку ладонью вверх и задумчиво уставился на нее.
– У вас очень красивые руки. Маникюр готов! – сообщил он, положив на стол щипчики.
Подозрительная настойчивость Хван-пучжан
Дождь, начавшийся в полдень, с наступлением сумерек превратился в ливень, сильно задул ветер. В мгновение ока все вокруг заслонила плотная пелена воды, льющейся с неба. Несмотря на ненастную погоду, пришла Чжуми, ведя за руку брата. Сердце мое судорожно сжалось от беспокойства: как правило, именно в дождливые дни со второго этажа доносится шум.
– В такую погоду вам будет трудно добраться до дома. Вдруг где-нибудь засорится канализационный сток и затопит дорогу? Так что возвращайтесь к себе.
– Тетенька, моя сестра очень упрямая. Сколько бы вы ни прогоняли, она все равно не уйдет, даже если потом ее унесет течением. Чжуми ни за что не послушается вас. Бесполезно говорить ей об этом.
С этими словами Дончан прошел в комнату и невозмутимо улегся на кровати.
С наступлением ночи ветер и ливень только усилились. Когда часы пробили полночь, сквозь шум дождя послышался характерный шорох, как будто что-то тащат по полу. Глаза девчонки, сидевшей на корточках, в ужасе расширились. Она нервно сглотнула и посмотрела на меня.
– Тетя, вы слышите?
Мне хотелось ответить: «Нет, совершенно ничего. Что ты там слышишь?» – но сегодня, как назло, звуки были громче и отчетливее, чем обычно. Чжуми почти прилипла к моему боку.
Скри-и-ип…
– На что это похоже? – почти беззвучно спросила девочка, стараясь не дышать.
Когда я описал свои ассоциации, она была готова расплакаться. Шорохи, которые еще полчаса повторялись каждые несколько минут, резко прекратились.
– Я не дойду до дома. Даже переступить порог этой комнаты страшно. Какой ужас!
У меня и самого не хватало решимости отвести брата и сестру в такой дождь, однако интуиция подсказывала: если дети не вернутся домой, мать хватится их среди ночи, и дело может принять плохой оборот. Я сказал Чжуми, что им нужно уходить. Всхлипывая, она раз за разом повторяла, что не в состоянии выйти из комнаты.
Девочка почти всю ночь просидела, поджав коленки к подбородку, и только под утро повалилась на бок и заснула. Дождь и ветер все усиливались, и к ним добавились гром и молния. Только после того, как школьница погрузилась в глубокий сон, я ненадолго задремал сам.