Испорченная кровь

Этому выступлению издатель журнала Масарик предпослал статью в форме письма, в котором просил Гебауэра изложить читателям «Атенея» свои взгляды на «Рукописи», чтобы в этот вопрос была наконец внесена ясность. «Я сам уже давно думаю об этом, — писал Масарик, — и из многих бесед со многими знатоками мне стало ясно одно: я вправе заявить от имени своего и других, что мы сильно сомневаемся в подлинности «Рукописей» и, естественно, хотим, чтобы это дело было наконец выяснено».

В тот же вечер патриотическая студенческая молодежь собралась в зале Читательского клуба и после ожесточенных дебатов, затянувшихся далеко за полночь, единодушно объявила всякого, кто усомнится в подлинности «Рукописей», изменником родины. Потом молодые патриоты направились к дому профессора Гебауэра и устроили у него под окнами кошачий концерт. Зато на следующее утро в университете ученики Гебауэра, «летописцы», встретили его, поднявшись с мест и аплодируя.

Гебауэр нахмурился и жестом прекратил овацию.

— К чему это? — спросил он.

И когда один из студентов ответил, что они рукоплещут в знак своего одобрения и восхищения мужеством, с которым он выступил против «Рукописей», профессор строго ответил, что дело тут не в одобрении или неодобрении, а кое в чем гораздо более важном: в поисках истины, то есть в нравственной проблеме, которую нельзя топить в луже страстей и фанатизма. Не исключено, что он, Гебауэр, ошибается и его подозрения несправедливы; если это так, он с радостью признает свою ошибку. Но если он не ошибся и «Рукописи» действительно подделаны — что ж, тогда надо объединить все честные силы народа, чтобы предать гласности эту горькую правду, ибо недопустимо, морально неприемлемо, чтобы наша гордость, честь, наше самосознание строились на лжи, фальсификации, обмане.

Студенты ответили на это восторженными рукоплесканиями.

— Так что вот, ничего не поделаешь, — заключил Гебауэр и перешел к очередной лекции.

В самом деле, ничего нельзя было поделать: борьба между защитниками и противниками «Рукописей» вспыхнула с необычайной силой. Когда Гебауэр изложил свои главные филологические аргументы, а Голл присоединил к ним исторические, по всей Чехии, во всех газетах, еженедельниках, ежемесячниках и разовых изданиях, развернулось генеральное контрнаступление, разгорелась яростная кампания — заскрипели перья школьных учителей, младших преподавателей чешского языка и истории, патриотов-литераторов, журналистов, хроникеров, летописцев и даже гимназистов, работников просвещения, военнослужащих. «Заявляю, — писал в газете «Народни листы» один майор артиллерии, — что военный материал в «Рукописях» целиком соответствует средневековым условиям и военным познаниям того времени; обратное может утверждать лишь профан». Выступали фотографы, химики, физики, даже врачи; один дантист написал: «Заявляю, что в определении старины меня не проведешь, потому что сама моя профессия научила меня отличать, например, старую коронку или пломбу от новой, вследствие чего я с твердой уверенностью могу сказать, что считаю «Рукописи», несомненно, подлинными…» В общем, тысячи перьев исписали тысячи листов, заполнили их тысячами протестов, угроз, призывов к защите наших неприкосновенных, подлинных, священных для всякого чеха рукописных памятников. Какое дело поборникам «Рукописей» до того, что в Чикаго разразилась грандиозная стачка рабочих, требовавших восьмичасового рабочего дня? И что из того, что в начале сентября Австрия начала стягивать войска к восточным границам, стремясь помешать русским вступить в Болгарию, и нависла грозная опасность войны? Какое им дело до того, что астрологи предсказали на этот год конец света? Одним словом, какое им было дело до настоящего, когда под угрозой оказалась славная предыстория нашего народа, предыстория, воспетая и засвидетельствованная в «Рукописях»?

Как и следовало ожидать, старочешский «Глас народа» выступил против Гебауэра и Голла, и можно было думать, что младочешские «Народни листы», которые всегда выступали наперекор старочехам, станут на сторону этих ученых. Однако доктор Юлиус Грегр, этот темпераментный патриот, который в свое время из патриотизма подложил свинью патриоту Борну в истории с буршами, с самого начала борьбы сообразил, что тут дело не в старочехах и младочехах: тут появились новые люди, новые идеи, новое поколение, которому безразличны и старочехи, и младочехи, и это новое поколение гораздо опаснее для его газеты и для его влияния на массы, чем дряхлая, стоящая одной ногой в гробу старочешская партия. Сообразив все это, Грегр однажды вечером вбежал в редакцию своей газеты и объявил, что так накостыляет шею этим карьеристам, этим мерзавцам-профессорам, которые посмели усомниться в подлинности «Рукописей», что те век не опомнятся.

Вот когда битва за «Рукописи» получила должный размах и накал! Статьи в их защиту, которые Грегр напечатал в своей газете, являют собой недосягаемый образец всего, что у нас когда-то было создано в области брани, лжи, фальсификации и оскорблений.