Испорченная кровь (ЛП)

комнату. Свет проникал через кухонное окно, и это

означало, что я проспала всю ночь. Я понятия не

имела, сколько было времени, когда доктор внёс

меня внутрь. Набросила на плечи одеяло и босиком

побрела на кухню. Разул ли он меня, когда нёс

внутрь? Не помню. Я, возможно, не была вовсе обута.

В кофейнике меня ждал свежий кофе, и чистая чашка

стояла рядом с ним. Я подняла чашку, и под ней

Айзек оставил ещё одну визитку. « Умно». Доктор

написал что-то внизу.

« Позвони мне, если тебе что-то понадобится.

Съешь что-нибудь».

Я смяла карточку в кулаке и бросила её в

раковину.

— Не понадобится, — произнесла вслух.

Открыла кран и позволила воде смыть его слова.

Я приняла душ. Оделась. Развела ещё один

огонь. Смотрела на него. Подбросила поленьев.

Смотрела на огонь. Около четырёх забрела в свой

кабинет и села за стол. Мой офис был самым

стерильным помещением в доме. Большинство

авторов заполняют своё творческое пространство

теплотой

и

цветом,

фотографиями,

которые

вдохновляют, креслами, которые позволяют им

думать.

Мой

кабинет

состоял

из

чёрного

лакированного стола в центре абсолютно белой

комнаты: белые стены, белый потолок, белая плитка.

Мне нужна пустота, чтобы думать, чистый белый

холст для рисования. Чёрный стол был якорем для

меня. В противном случае я бы просто парила среди

белизны. Вещи отвлекали меня. Или, может быть,

путали. Мне не нравилось жить в цвете. Так было не

всегда. Я научилась лучше выживать.

Я открыла МакБук ( Прим. ред.: представитель

семейства ноутбуков

от «Apple

») и уставилась на курсор. Час, десять минут, день...

Не уверена, как много прошло времени. В дверь

позвонили, выводя меня из оцепенения. Когда я

пришла сюда? Я почувствовала, как окоченела, когда

встала. Значит давно. Спустилась вниз по лестнице и

остановилась перед дверью. Каждое из моих

движений было роботизированным и вынужденным.

Я видела машину доктора Астерхольдера через

глазок: угольно чёрная, занимающая всю дальнюю

часть моей влажной, кирпичной дороги. Открыла

дверь, и он уставился на меня, будто это было

нормальным — находиться на моём пороге. В обеих

руках у него бумажные пакеты, до краев загруженные

продуктами. Айзек купил мне продукты.

— Почему ты здесь?

— Ради тебя. — Он шагнул мимо меня и прошёл на

кухню без моего разрешения. Я застыла на несколько

минут, глядя на его машину. Снаружи моросил

дождик, небо было покрыто густым туманом,

который окутывал деревья, словно саван. Когда я,

наконец, закрыла дверь, то дрожала.

— Доктор Астерхольдер, — сказал я, входя на кухню.

Мою кухню. Он распаковывал продукты на моей

столешнице: банка томатной пасты, коробки

ригатони, ярко-жёлтые бананы и прозрачные

упаковки свежих ягод.

— Айзек, — поправил он меня.

— Доктор Астерхольдер. Я ценю... Я... но…

— Ты ела сегодня?

Он выудил сырую визитную карточку из раковины и

держал её между двумя пальцами. Не зная, что

делать, я подошла к табурету и села. Не привыкла к

такого рода агрессии. Люди давали мне

пространство, оставляли меня в покое. Даже если я

просила их об обратном, что было крайне редко. Не

хотела быть ничьим проектом и, определённо, не

хотела жалости этого человека. Но на данный

момент у меня не было слов.

Я наблюдала, как он открывал бутылки и нарезал

продукты. Доктор достал телефон, положил его на

столешницу и спросил, не возражаю ли я. Когда я

покачала головой, Айзек включил его. Её голос был

хриплым. Она звучала по-старому и по-новому

одновременно, инновационно, классически.

Я спросила его, кто это, и он ответил:

— Джулия Стоун.

Это было литературное имя. Мне понравилось.

Он проиграл весь её альбом, бросая продукты в

кастрюлю, которую нашёл сам. В доме было темно,

кроме света на кухне, который освещал доктора. Всё

ощущалось необычно, как жизнь, которая мне не

принадлежала, но я с удовольствием наблюдала за

ней. Когда в последний раз я принимала гостей? С

тех пор, как купила этот дом, никогда. Это было три

года назад. Над раковиной было широкое окно,

которое простиралось во всю стену. Вся кухонная

техника была расположена на той же стене, поэтому

независимо от того, что вы делали, у вас был

панорамный вид на озеро. Иногда, когда я мыла

посуду, то так увлекалась происходящим снаружи,

что не чувствовала рук из-за воды, которая

становилась холодной, прежде чем осозна вала, что

стояла так в течение пятнадцати минут.

Я наблюдала, как он вглядывался в темноту,

пока возился у плиты. Позади него, как светлячки в

чернилах, плавали огни домов. Я отвела от него

глаза, и вместо этого тоже всматривалась в темноту.

Темнота утешала меня.

— Сенна? — я подскочила.

Айзек стоял рядом со мной. Он положил

салфетку и приборы передо мной, вместе с тарелкой,

полной

дымящейся

еды,

и

стакан

чего-то

газированного. Я даже не заметила.

— Содовая, — сказал доктор, когда увидел, на

что я смотрю. — Моя слабость.