Исповедь

Беспокойство – это грех, даже я знаю об этом. Но я – не просто полевая лилия. Я лилия, которую сорвали и положили к твоим ногам. Когда речь заходит о тебе, я становлюсь неприкаянной и беспомощной, и в твоей власти обеспечить меня солнечным светом и водой. И мне даже не позволено принадлежать тебе. Как я могу не беспокоиться?

Прошлой ночью я безумно хотела ответить на твое сообщение, но не знала, что сказать, как уместить свои мысли в двух-трех связных предложениях. Я хотела прийти к тебе домой и поговорить, но понимала, что, сделав это, не смогу сдержаться и не прикоснуться к тебе, не трахнуться с тобой, и я не хотела еще больше усложнять ситуацию.

Но потом я продолжала смотреть на твое сообщение, задаваясь вопросом, что именно ты думал обо мне? Думал ли ты о том, что я чувствовала, когда был внутри меня, о том, как я извивалась под тобой? Мне стало интересно, вспоминаешь ли ты нас на своей кухне, когда мы наблюдали за тем, как ты толкался в меня.

И вот мое последнее покаяние. Я встала на колени на полу в своей спальне, как будто собиралась помолиться, но вместо молитвы раздвинула ноги и трахала себя пальцами, представляя, что это ты.

И, когда кончила, я молилась Богу, чтобы ты мог услышать, как я выкрикиваю твое имя.

XV

Люди могли бы осудить меня за то, как участилось мое дыхание, за то, как я сжимал член через брюки. Но образ Поппи на коленях, с закрытыми глазами и мыслями обо мне, в то время как ее пальцы играют с этой прекрасной киской, был слишком ярким, чтобы сопротивляться.

– Поппи, – сказал я, расстегивая ремень, – расскажи мне больше.

Я знал, что она могла слышать, как я расстегиваю ремень, опускаю вниз молнию. Ее дыхание участилось, а затем она судорожно выдохнула.

– Одной рукой я ласкала грудь, – прошептала она, – а другой потирала клитор. Я так сильно хотела твой член, Тайлер, только о нем и могла думать: как он растягивает меня, как ты проводишь им по тому идеальному местечку каждый раз, когда толкаешься в меня.

Все еще прижимаясь к стенке кабинки, я вытащил член из боксеров и обхватил его, медленно двигая рукой вверх-вниз.

– О чем ты думала, когда кончила? – спросил я. Боже, я хотел, чтобы ее мысли были пошлыми. Хотел, чтобы они были возмутительно развратными.

И Поппи не разочаровала.

– Я думала о том, как ты имеешь меня в задницу, одновременно трахая пальцами киску, вытаскиваешь член и кончаешь мне на спину.

Дерьмо, до этого я был возбужден до предела, но теперь мой стояк был тверже камня. Кого я обманывал? Мне нужно было трахнуть Поппи снова, и я собирался сделать это прямо здесь, в церкви, в середине дня.

– В мой кабинет, – прорычал я сквозь зубы. – Сейчас же.

Она поспешно выскользнула из исповедальной кабинки, и я последовал за ней, заправив член в брюки, но не потрудившись застегнуть молнию. Как только мы оказались в кабинете, я закрыл дверь на ключ, и мы бросились друг к другу.

Мы были подобны двум столкнувшимся грозовым тучам, которые немедленно соединились в единое целое. Слияние рук, губ и зубов, смесь покусываний, поцелуев и стонов. Я подтолкнул ее назад, намереваясь разложить на рабочем столе, но мы запутались, начали падать на пол, и я обхватил ее руками, пытаясь защитить.

– Ты в порядке? – обеспокоенно спросил я.

– Да, – нетерпеливо ответила она, хватая меня за воротник, чтобы притянуть обратно к своим губам. Ее поцелуи доводили меня до исступления, мягкость рта вторила шелковому жару под юбкой.

– Я должен трахнуть тебя, – пробормотал я между поцелуями. Это была констатация факта. Предупреждение. Я скользнул рукой вниз и обнаружил, что она снова без нижнего белья.

– Бесстыдница, – выругался я. – Чертова развратница.