Исповедь изгоя

Активность студентов при обсуждении последующих вопросов была очень высокой. Чурсин, честно говоря, не ожидал такого внутреннего единства между собою и этими двадцатью молодыми девчатами и ребятами, которые приехали из разных уголков многонациональной страны. Одно он знал очень четко. К сегодняшнему семинару, на котором присутствовали высокие чиновники, лично он сам и студенты, каких-либо «заготовок» не делали. И это его радовало. Он сегодня никак не ожидал теоретической «прыти», например, от студента Солодова, который при написании контрольных работ по истории КПСС всегда получал одни «неуды». На это раз его ответ вызвал оживление не только среди студентов, но и среди гостей. Чурсин то и дело бросал взгляд на «Камчатку». Идеологи что-то помечали в своих блокнотиках. Мясников и Левин сидели неподвижно. Два часа семинарского занятия пролетели почти незаметно. Чурсин подвел итоги обсуждения и объявил оценки. Студенты мигом исчезли из аудитории. Гости и преподаватель на некоторое время задержались. Богатырев подошел к руководителю занятия и крепко пожал ему руку. Затем произнес:

– Егор Николаевич! Очень большое спасибо за студентов… Я очень рад, что наша студенческая молодежь в курсе политики нашей партии… Большое спасибо…

Увидев, взволнованное лицо руководителя группы, он слегка похлопал его по плечу и с улыбкой сказал:

– Мне было очень приятно встретиться с Вами… Как и приятно было читать Вашу статью… Я не скрываю, что фамилию Чурсин я пометил у себя… – Потом с лукавинкой во взгляде вновь добавил. – Ведь все в этой жизни бывает…

Затем уже, открывая дверь аудитории, чтобы выйти, он слегка пригрозил пальцем в его сторону и шепотом произнес:

– Егор Николаевич! Две девочки сегодня, по моему мнению, заслужили только отличные оценки…

Дверь закрылась. Чурсин плюхнулся на стул. Его руки дрожали, сердце отчаянно стучало. Он глубоко вдохнул и глубоко выдохнул. Затем вышел из аудитории. Зашел на кафедру и положил журнал на полку. Коллег на кафедре не было. Вскоре он оказался в небольшом скверике, неподалеку от института. Он сел на скамеечку и закрыл глаза. По его впалым щекам текли слезы…

На следующий день состоялось внеочередное заседание кафедры. Обсуждали один вопрос, который был и главным «Открытое семинарское занятие кандидата исторических наук Чурсина Е.Н.». Левин в пух и прах разнес методику и ход проведения занятия своего молодого коллеги. Чурсин не «огрызался». Было бесполезно. Его одно только утешало. Положительная оценка, которую дал ему Богатырев, была куда важнее, чем преднамеренное злорадство Левина и его приспешников. В итоге все проголосовали за формулировку, предложенную Левиным. Семинарское занятие Чурсина в целом проведено на должном теоретическом и методическом уровне, однако следует учесть… Далее следовало около десятка критических замечаний. Чурсин проголосовал против. Такая оценка его не устраивала. На этот раз он протокол не писал. Счел это неприличным делом. Через два дня он открыл сейф и взял папку с протоколами. Протокол прошедшего заседания был написан рукой Левина. Чурсин вытащил авторучку и очень аккуратно внизу написал «С мнением товарища Левина категорически не согласен» и сделал свою подпись.

Успешное проведение семинарского занятия по истории КПСС, на котором присутствовал ответственный работник ЦК КПСС, для сотрудников института осталось незамеченным. Обошли его стороной и на партийном собрании, посвященном кадровой политики партии. Умолчала об этом и многотиражка. Несколько позже Чурсин узнал о предыстории этого необычного визита важных партийных персон на его семинарское занятие. О возможности посещения ими занятий в единственном гражданском вузе города Мясникову сообщили из райкома партии еще задолго. Он, узнав об этом, сразу же позвонил главному историку «кооператива». Левин мгновенно обзвонил всех своих коллег, за исключением Чурсина. Решение было единое: отдать на съедение строптивого склочника. Сами же на всякий случай подстраховались: кто припас больничный лист, кое-кто имел и другие веские причины. Лично сам Левин не рискнул пригласить в свою группу гостей. Боялся за свое сердце. До появления склочника на кафедре все старье уединилось в методическом кабинете. Лишь после того, как гости зашли в аудиторию Чурсина, оно мигом ринулось в свои группы.

Наступил июнь месяц, пора сдачи экзаменов и зачетов. Чурсин радовался, когда ставил ту или иную оценку своим подопечным. Он не сомневался, что его оценки были объективные. После подведения итогов он с улыбкой брал в свои руки большие букеты цветов, принесенные студентами, и тут же их раздавал девушкам. Представительниц прекрасного пола в его группах, да и в институте, было гораздо больше, чем ребят. Затем он шел пешком или ехал на трамвае в городской парк. Единение с природой на какой-то миг отрешало его от проблем человеческого мира.