Исповедь изгоя

Егор Чурсин и Лариса Сидорова в этот вечер легли спать очень поздно. Все размышляли. В успешном варианте никто из них не сомневался. Вывод напрашивался сам по себе. Кооперативный институт в областном центре только один, кафедра истории КПСС тоже одна. Претендентов на замещение вакантной должности заведующего кафедрой из историков «кооператива» не было, за исключением одного – кандидата исторических наук Чурсина. Левин и дряхлые доценты ни за какие деньги не поедут на чужбину. Все они имеют в Помурино прекрасные квартиры. Бывшие политработники Советской Армии в счет не брались… Не брался в счет и доцент Волков. Защита его докторской диссертации была перенесена на неопределенное время. Одна из ведущих организаций, куда он послал автореферат, настоятельно рекомендовала соискателю переработать теоретический раздел.

После длительного раздумья Чурсин решил не торопиться, занял выжидательную позицию. На следующий день после окончания занятий, он, как обычно, зашел на кафедру и положил журнал на полку. Затем мельком взглянул на стол заведующего кафедрой. Папочка лежала на прежнем месте. Недолго думая, он опустился на этаж ниже, в методический кабинет кафедры истории КПСС. В кабинете студентов не было. Была только Антонида Николаевна, дежурная, которая работала на полставки. Пенсионерка часто кимарила в кабинете, спала она и на этот раз. Чурсин, чтобы ее не разбудить, очень осторожно присел за последний стол и стал рассматривать свежий номер журнала «Огонек». Что-либо запоминать из прочитанного, он не хотел. Посмотрел на часы. Было половина пятого. Он вновь поднялся наверх и открыл дверь. Стремительно подошел к столу и с замиранием сердца открыл папочку. Анкета была пустая. Он с облегчением вздохнул и вышел вон.

Прошла неделя. Кандидатов на замещение вакантной должности не было… Чурсин стал собирать необходимые документы. Через три дня все было готово. Не было лишь партийной характеристики… Но и ее, как он считал, по указке сверху ему выдадут. Она будет только положительной. Через две недели он внес свою фамилию и все необходимые данные на стандартный лист бумаги. Через день состоялось заседание кафедры. Кадровый вопрос значился в повестке дня первым, потом следовали еще девять вопросов. Заседание длилось четыре часа. По продолжительности оно побило все рекорды. Девять человек сидели на стульях и без единого перерыва обсуждали вопрос – утвердить или не утвердить кандидата исторических наук Чурсина на вакантную должность заведующего кафедрой истории КПСС государственного университета среднеазиатской республики. Какой республики, какого университета, спорящим было неведомо. Мнение же у них было одно – кандидатуру Чурсина не утвердить.

Обсуждение было очень бурным. Управлял упряжкой борзых, как и раньше, Левин. Чурсин в этой упряжке отсутствовал. Особое усердие вновь проявил Тарасов. На этот раз у него инфаркта не случилось, но воды из графина он выпил много. После всех выступил кандидат на профессорскую должность. На этот раз он был очень спокоен, даже равнодушен ко всему происходящему. Он вышел на середину комнаты, и скрестив руки на груди, с улыбкой произнес:

– Уважаемые коллеги… В принципе я ожидал ход такого обсуждения, если быть точным, партийного собрания. Хотите исключить меня из списка – исключайте. Честно говоря, я и не очень переживаю… У меня еще есть резервы, как в возрасте, так и в науке…

Его умозаключение вызвало неописуемое возмущение у Тарасова. Отставник пару раз провел тощей ладонью по своей плешивой голове, словно проверил ее наличие, и затем с гневом прошипел:

– Товарищ Левин! Посмотрите, что творит этот наглец… Я и мои коллеги не могут не видеть, что он явно метит в мой адрес…

Неожиданно раздался смех, что несколько приободрило Чурсина. Он, словно и ничего не произошло, спокойно продолжал:

– Свою фамилию я из списка не вычеркну… – Потом улыбнулся и с лукавинкой добавил. – Давайте внесем еще одну, а то две или три кандидатуры, затем честно их обсудим… Вот, например, я вношу кандидатуру нашего заведующего кафедрой Левина Олега Ивановича…

Чурсин сел на стул и стал пристально рассматривать своих коллег. Все они сидели с поникшими головами. В такой же позе сидел и Левин. Аналогичную реакцию престарелых историков Чурсин предвидел еще заранее. Мертвая тишина, царившая в помещении, его вдохновила. Он вновь встал и очень громко произнес:

– Товарищи коллеги, товарищи коммунисты… Не думайте, что я никогда не понимал Ваших шкурных интересов в этой партии… Я ни отрицаю, что я молодой изгой в этой небольшой группе престарелых… Как и не отрицаю, что я никогда не буду плясать под дудку бездарных…

Боясь наговорить каких-либо пошлостей, он сильно сжал кулаки и скрипнул зубами. Из его нижней губы мгновенно прыснула кровь. Он быстро вытащил из кармана носовой платок и вытер кровь. Затем вновь спокойно продолжил:

– И еще хочу сказать очень просто, по-мужски… Кончайте этот балаган…

Потом он неспеша приставил стул к столу, возле которого сидел, и также неспеша вышел из комнаты…