Исповедь на подоконнике

— Я пуст, Женя. Как сгоревшая спичка, огнем которой пытался пользоваться каждый. Я с каждой секундой перестаю ощущать себя человеком, я перестаю волноваться, что меня предадут, оставят или бросят одного, мне нет дела до этих чувств, словно я бревно, которое толкает по реке течение, а оно лишь бьется о берега. Я не могу выражать уже ничего: ни злость, ни тоску, ни счастье — все это испарилось из моей груди, снеслось горящим ветром. Но я продолжаю улыбаться при вас, словно ребенок семьи в американской мечте: успех и улыбка. Страшнее всего, что я не понимаю, какой из этих двоих я. Пройдет час, я снова ощущаю себя весело и комфортно, пройдет два, я опять гнусь в агонии своего самобичевания. Я мечтаю понять, что же со мной? Что происходит? Достойна ли моя боль всех этих слез? Я даже близко не чувствую себя, не осознаю, словно наблюдаю со стороны за жизнью рыжего красавчика. Мое настроение скачет сверху вниз каждую минуту, ты можешь разозлить меня неловким дыханием, а можешь оставить спокойным даже под дулом пистолета. Это цикл, и выбраться из него у меня сил нет. Я ненавижу свое творчество, я считаю себя посредственностью во всем. Читая свои стихи, читая свои рассказы, я готов кинуть рукописи в огонь, лишь бы не видеть эту пустую глупость. Когда Алина сказала, что ей нравится моя проза, в глубине души я хотел крикнуть: «Очнись! Я обманываю тебя! Почему ты не видишь, насколько я плох на самом деле?». Я сравниваю себя со всеми, везде пытаюсь найти причину, по которой я лучше. Меня похвалят девяносто девять людей, но покритикует один — я уничтожу себя. Я ужасен во всех своих начинаниях, я ненавижу чувствовать эту ненависть и каждую ночь сжиматься, представляя насколько я отвратителен в искусстве. Помнишь, вчера я показал тебе тот стишок про санаторий на Кавказе? Ты сказал, что тебе понравилось, а я пытался выследить в твоих глазах ложь — это же ужасно, глупо и пусто, я не достоин считаться поэтом…Я не чувствую любви ни внутри себя, ни от близких людей. Они словно любят другого: грубого, яркого и харизматичного, но не сентиментального, нежного и общительного. Я умираю от мысли, что вы не любите меня, что я вам не ценен! Я схожу с ума, если меня не любят! Меня все должны любить, иначе я сойду с ума! Я всеми силами привлекаю внимание, я виду себя так, как хотите вы, просто чтобы вы среагировали. Да, я могу вас иногда позлить активностью, но я не потерплю ваше разочарование во мне, я же хороший, как можно меня не любить? Ваши чувства, они… Они все, что мне нужно! Я воспринимаю близко к сердцу все шутки, все ваши личные эмоции, ведь знаю: что угодно может заменить меня в ваших глазах. Я живу для людей, я не прекращаю улыбаться, даже если это опустошает так, что внутри меня не оказывается ничего кроме пустыни, из которой не выкачать ничего кроме песка. Я продолжу сиять всем своим существом ради вас, но почему никто не готов зажечь маленькую искорку ради меня? Люди потеряли лица в моих глазах, лишь одинаковые манекены, ради которых я лезу вон из кожи, распахиваю душу, в которую летит лесть, ложь и неискренность. Любит ли меня кто-то? Или все просто восхищаются? О да, Адам, мне очень смешно с шуток, что ты женишься, а я нет — я же такой легкомысленный, изменю любимой в первую же неделю отношений, да? О да, Витя, я так рад, когда ты играешься на моем доверии, которое и так держится на последних точках! Я готов улыбаться всю жизнь, а в мыслях проклинать свою цикличную глупость, свое искусство и свое умение любить всем сердцем. Мне не помогает алкоголь, которым я глушил боль раньше. Думал, водка не горит, значит, и от сердца моего не разлетится. А оно разлетелось. Я курю сигарету за сигаретой, заполняя прорезь внутри меня дымом. Я общаюсь с девушками, что слушают все мои рассказы, хлопают глупыми красивыми глазками, думают, что ятот, кто им нужен, лишь потому что я красивый и веселый. Все это заполняет изнутри на короткое время, но медленно кусает новые дырочки, куда нечему уже залиться. Я научился врать даже по пьяни, после того, как выговорил бармену все это, трясясь и плача. Я трус и лжец, я боюсь жить. Я хочу стать птицей. Соколом. Взвиться к небу, подняться до самого солнца, только оно понимает мою наивность — такую детскую, такую неприспособленную к жизни в обществе. Я потерял смысл жизни, все желание продолжать ее. Я, наверное, не хочу больше жить. Но и умереть я не хочу.