Исповедь о сыне

Да вот беда, откуда-то появилась мода на джинсы, и мои парни изводили меня своими просьбами и мольбами достать эти злополучные джинсы, причём фирменные. И эта сверхзадача для меня была почти неисполнимой ввиду всеобщего неискоренимого дефицита, как на добротные и модные вещи, так и на продукты питания, да и вообще на всё, что требовалось человеку. Я хоть и понимал своих сыновей, как это важно выступать с концертами перед своими сверстниками в фирменных джинсах, но не понимал прелести этой одежды. Сыновья меня совершенно не понимали и даже возмущались моей немыслимой отсталостью от неумолимого требования времени носить фирменные джинсы как наиболее модную и престижную одежду. Убеждать их в обратном было пустой тратой времени и нервов, и я сдался. Не буду описывать, каким способом я ухитрялся каждый раз доставать пару джинсов той или иной фирмы, чтобы мои парни чувствовали себя перед зрителями вполне комфортно. Это доставляло мне моральные страдания. Стыдно было так глупо унижаться из-за этих ничтожных тряпок с заграничными наклейками, да что не сделаешь для любимых своих чад. Думаю, многие читатели с этой наитруднейшей проблемой того благополучно канувшего в лету времени хорошо знакомы, и мне нет надобности подробно описывать, где и как люди доставали джинсы.

Десятый класс Коля благополучно окончил с удовлетворительными оценками, и куда ему поступать, вопроса не было. Он давно был решён. Вместе с мамой и младшей сестрёнкой они поехали в Омск, остановились в своей квартире, которая была забронирована. Сын без каких-либо помех поступил в музыкальное училище и с блеском через четыре года его окончил по классу духовых инструментов по специальности саксофонист. Однако в красном дипломе записали, что он по специальности артист, над чем сын от души потешался и веселил всех: в нашей семье наконец завёлся дипломированный артист, и мы вправе им гордиться. Но он никогда и никому не говорил, что он по специальности артист. Стеснялся. Он умел и любил от души пошутить, посмеяться и до упаду посмешить своих слушателей. Светлой и чистой души был мой сынок, таким и остался в нашей благодарной памяти. В период учёбы в музыкальном училище он успел верой и правдой отслужить срочную службу в музыкальном взводе Омского высшего командного училища им. Карбышева, где играл на кларнете, и одновременно успешно закончить начатую учёбу в училище. Трудолюбивым был он человеком с раннего детства и праздной жизни не терпел.

Но была и грустная история с ним в первый год учёбы, когда мама с сестрёнкой уехали из Омска, и он остался в квартире один. И тут неожиданно он обнаружил, что домашнего одиночества без родителей не выносит и даже боится. Изнуряющая тоска по прежнему укладу жизни, особенно по родителям, с такой силой навалилась на его мальчишескую душу, что он решил вернуться домой. Теперь каждый вечер он собирал в сумку свои вещи и уезжал в аэропорт, чтобы купить билет и вернуться к родителям, в Нефтеюганск. И каждый раз в душевном смятении в нём яростно боролись два противоположных чувства: покупать билет или не покупать? Однако с тяжёлой надсадой всегда побеждало решение не покупать, и, страдая и мучаясь от принятого решения, он оставался в вокзале коротать долгие осенние ночи до утра в креслах для пассажиров. С наступлением утра спешил домой, бросал сумку с вещами и в спешке уезжал на занятия в училище, а вечером, вдрызг измотанный бессонницей, снова спешил в аэропорт. Так это испытание на мужество и стойкость продолжалось целый месяц, пока он с горьким разочарованием не убедился, что его безмятежное детство с папой и мамой навсегда закончилось, и пора привыкать к самостоятельной жизни вдали от родителей в этом большом городе, пока без знакомых и друзей. Сколько же надо было иметь ему тогда ребячьего мужества, зарождающейся ответственности, чтобы выстоять в этой психологически сложной для него ситуации и не вернуться обратно домой. С душевным трепетом и слёзной жалостью иногда вспоминаем этот потрясший нас до глубины души случай из его жизни и не можем без содрогания о нём думать, но думаем. Так он в одиночку мужал и набирался жизненного опыта. Вроде бы, с одной стороны, надо восхищаться его стойкостью, а с другой? Чего это ему стоило тогда, он никому никогда не рассказывал, а теперь и подавно не расскажет. Его мужественное сердце к сорока с половиной годам было основательно надорвано, хотя это от нас он старательно скрывал, чтобы не огорчать старых родителей. Как-то вскользь однажды пожаловался жене на возникающую иногда боль в сердце, но она его успокоила, что и у неё такое бывает и не надо об этом много думать. Нам же они ничего не сказали, даже намёком. А зря.