Исповедь расстриги. Как воскреснуть из мертвых

Помню, как меня проняло до дрожи, когда уставщица схимонахиня Евангела передала слова одного из великих старцев, когда-то тоже приезжавшего сюда, мол, все думают, что Страшный Суд будет длиться долго, пока осудят всех живших на Земле и вынесут миллиарды приговоров, а на самом деле он пройдёт ровно за то время, сколько читается Шестопсалмие, то есть примерно за шесть-семь минут!

Я и до этого читала шесть псалмов с особым трепетом, но после слов старца всякий раз мои колени подгибались от страха. Однако, что бы там я ни испытывала, стоя с книгой в тёмном храме, но чтецу категорически запрещается проявлять свои чувства и вносить свои интонации, ему полагается читать громко, ровно и бесстрастно, на одной ноте, чётко выговаривая каждую букву священного текста, соблюдать все ударения и держать единый ритм с хором – так нас учили матушки.

Очень трудно поначалу привыкнуть окать в каждом слове, ведь если написано «Господи, помилуй», то так и нужно прочитать, и ни одну букву «о» нельзя потерять, а в слове «Бог» звук «г» на конце должен аж звенеть, никаких тебе «бок» или «бох». Надо успевать видеть текст на предложение вперёд, отделять каждую фразу короткой паузой, а в конце предложения делать паузу чуть длиннее. И никакого актёрства, декламирования или чтения «с выражением» – умри, тебя здесь нет, есть только твой голос, которому позволено транслировать тысячелетнюю мудрость. И петь приходится примерно так же, в слаженном церковном хоре все голоса сливаются в единый голос, там нет солистов и никто не должен выделяться.

* * *

Так в трудах проносилось время, мы крутились в замкнутом пространстве церковного двора, лишь изредка выбегая за ворота, когда требовалась вода из колонки у пруда. Казалось, что мы здесь уже год, не меньше, и останемся навсегда в этом месте, хотя ещё и месяца не прошло.

С отцом Георгием мы тогда почти не разговаривали, только коротко по делу или так же коротко на исповеди, да и когда болтать? Во-первых, всем некогда, во-вторых, мы общались с матушками, впитывая их знания и опыт, а в-третьих, наш батюшка выглядел больным, усталым и суровым, он резко стал похож на особо почитаемого матушками старца схимитрополита.

За усталостью и суетой я не сразу заметила изменения в себе. Вроде бы всё то же и те же, с кем не бывает, а может просто сказываются усталость и недосып – так я думала, пока новые состояния буквально не взяли меня за горло. Я себя не узнавала, меня захлёстывали ранее неведомые мне чувства и эмоции.

Смотришь на себя будто бы со стороны и не веришь, ты ли это? Похоже, что тебя вдруг грубо вырезали из привычной внутренней реальности и наспех вмонтировали в странный чужой фильм.

Весь день очень хочется спать, но ночью сон пропадает, хотя после дневной суматохи нет сил даже пальцем пошевелить. Однако ночное пространство волнует, всё вокруг вращается, как звёздное небо над головой, в ушах звенит, тело выкручивает то болью, то лихорадочным возбуждением, а когда на рассвете вдруг удаётся наконец-то заснуть, то такое снится!

Утром приходится опускать голову, прятать глаза, ни на кого не смотреть, помалкивать и молиться, чтобы никак себя не выдать, а то вдруг кто догадается. Помню, как в моей голове постоянно мельтешили дикие наваждения и сумасбродные мысли насчёт окружающих людей, которых пора бы уже описать.

* * *

Наша любимая москвичка Женька за год внешне мало изменилась, но внутри стала совсем другой. По зиме у неё умерла мама, которая долго болела перед смертью, остался разбитый горем отец и сестра с маленьким ребёнком, полная Женькина противоположность, судя её по рассказам, и эту сестру интересовали только пьянки-гулянки, непонятные мужики и всё такое.

Чтобы выстоять и не сломаться, Женька с головой ушла в учёбу, налегла на греческий язык, при этом она часто ездила на службы по столичным монастырям, и в одном из них нашла себе духовника – молодого и очень харизматичного иеромонаха, который всех свободных от брака духовных чад ориентировал на монашеский путь. Так что Женька тоже всё для себя уже решила, однако училась изо всех сил, потому что идеалами ей служили просвещённые Отцы Церкви, а особи мужского пола чином ниже иеромонаха для неё просто не существовали. Бедный Коля!

Женька ему явно нравилась, а она злилась на свою женскую природу и ещё до своего воцерковления внутренне была скорее мальчишкой, чем девчонкой, а сейчас, когда смыслом её жизни стали богослужение и литургия как венец всего сущего, то невозможность женщине принять священнический сан сводила этот новообретённый смысл практически к нулю.

В Женькиной голове не умещалось, как могут счастливчики, которым повезло родиться с мужским телом, до сих пор не воспользоваться своей высочайшей привилегией, а болтаются невесть где и занимаются невесть чем, вместо того, чтобы стоять у престола и служить-служить-служить литургию!?…