Исповедь священника перед Церковью

С этого ужасного, единственного в моей жизни дня, начали сразу и быстро в моей душе снова появляться живые стремления ко Христу. Моя молитва стала все сильнее и сильнее ощущаться во мне, и лучи Света Христова повернулись, наконец, и на мою грешную душу. С этого дня я глубоко почувствовал в своей душе, что Христос опять начинает по Своей любви влечь меня к себе. И я часто с этой поры начал по ночам предаваться молитве. Сила молитвы чувствовалась моей душой, — она стала мне доставлять утешение и бодрость духа. О, в молитве есть необыкновенная реальная сила, она далеко сильнее даже самой смерти! Это я говорю по своему личному опыту. Кто хочет изучить силу молитвы, тот должен молиться не в церкви, не среди общества людей, а в лесах, на полях, во рвах, на высотах гор, молиться тайно, даже тайно от самого себя, с сознанием своего перед Богом ничтожества — только тогда узнается вся сила и мощь молитвы. О, молитва! — она есть живой телеграф от человеческого сердца до самой сущности Святой триединой божественной Троицы! Действительно, в те дни, когда я получил от своего друга письмо, я не знаю, что было [бы] со мною, если бы на помощь мне не явилась молитва. Думаю, что я ни в каком случае не выдержал бы такого ужасного в то время тяжелого состояния духа, какое единственный раз в моей жизни пришлось пережить. Это было не то что нравственные душевные страдания или какая-нибудь самая ужасная мучительная смерть, нет, это было со мной что-то более, чем то и другое вместе. И вот в такое невыносимо тяжелое, адски-мучительное время, я всецело был обязан своею жизнью только молитве. В эти глубоко для меня страдальческие дни, под сильным влиянием молитвы я стал изо дня в день прозревать в самую суть христианской жизни. Прежде всего меня все более стала пленять собою сама Светозарная личность Самого Христа, Христа Евангельского, живого Христа. Затем Его Светоносное Евангельское учение, которое все есть свет, все есть чистый луч солнца. После этого в органической живой связи с Самим Христом и с Евангельским учением меня также останавливала и укрепляла на себе святая Евангельская жизнь истинных христиан первых трех веков. Прозревая в самую суть христианства и строго анализируя его, я пришел к такому убеждению, что первое христианство было все живая волевая практика внутренней духовной жизни. Оно не укладывалось в одну мысль и не было достоянием одной умственной жизни христианина, нет, оно собою охватывало всего цельного человека и больше всего базировалось на воле, а не на мысли, на самой жизни христианина, а не на одних отвлеченных понятиях.

После нескольких моих ночных размышлений о самой живой действительной сущности христианства, я со дня на день начал твердо убеждаться, что вся наша современная церковно-христианская жизнь со всею своею культурою не выдерживает никакой истинно-христианской критики, потому что она представляет из себя творчество одной рефлекторной мысли, в ней нет жизни, нет живого опыта, нет даже самой истины, той реальной истины, за которую ее выдают. Я не раз в эти ночные часы над этим задумывался: прежде всего мне ярко бросалось в глаза одно умственное современное книжное христианство, начиная даже с самых определений, формул христианской догматики. Я стал чувствовать, что если бы пришлось религиозную жизнью переживать, и переживать цельно, всем своим существом ту божественную реальность, которую частично формулируют все формулы христианской догматики, то вся система современного богословия оказалась бы детским лепетом. Вот почему моя душа абсолютно не выносит книжного христианства. И сколько в нем скрывается низкой, лицемерной фальши! На мой взгляд, книжное христианство в тысячу раз хуже и вреднее самого дикого примитивного язычества. И какая громадная опасность в нем скрывается. Если кто хоть маленькую дозу этого книжного христианского яда принял в себя, он уже на всю жизнь окончательно лишается самого настоящего, подлинного христианства; он уже не способен жить для Христа. Все, на что он способен, это только лишь — строить на религиозные темы в своей голове жалкие, красивые, капризные фантасмагории, что на современном языке, к стыду нашему, принято называть «религиозным творчеством». О, как я ненавижу, всем своим существом ненавижу это книжное христианство. Оно представляется мне грязным, вязким, вонючим болотом. И каких, каких только нет там, в этом болоте, пресмыкающихся гадов и всякого рода чудовищ и заразных миазмов. Ненавистно мне и это фабричное производство ученых представителей, и учителей, и проповедников современной Церкви. В них ни на одну йоту нет внутреннего религиозного живого, чистого, волевого творчества, доступного проверке опыта. Все это есть одна чистая, мертвая ходячая схоластика, одна дискуссия и полное отсутствие жизни, отсутствие самого внутреннего Евангельского живого опыта, чистого личного религиозного подвига, религиозных переживаний.