Исповедь священника перед Церковью

Размышляя обо всем этом, я всем своим существом вздрагивал. Мурашки пробегали по всему моему телу, мне было страшно. Я сел на пень. Долго я никак не мог думать, точно столбняк, страх парализовал меня. Через несколько минут как бы моментально я очнулся от какого-то сна и с ужасом спросил себя: разве я, как священнослужитель, не виновен во всех этих военных кровавых ужасах? Разве я, как вершитель Тайн Христовых, не причастен к сей мировой кровопролитнейшей народной бойне? Разве вся проливаемая кровь этих несчастных воинов не будет взыскана с меня как церковного представителя? Если я действительно православный пастырь Церкви и служитель алтаря Христова, то я не только не должен участвовать на войне и своими проповедями травить одних христиан на других, но из-за любви к учению Христа я должен сейчас же с глубоким чувством проповедовать мир, проповедовать братскую взаимную любовь и во всякое время быть готовым на всякие страдания, вплоть до самой смерти, за учение Господа! Ведь учение Христа есть святой вечный мир и бездонно глубинная истинная Божественная любовь. Теперь же я не только замалчиваю о всенародном Христовом мире, не только не являюсь его сторонником, нет, наоборот, являюсь его ярым противником и всячески в своих кощунственных проповедях преследую его, преследую этим Христа! О, Боже мой, до чего я дошел, до какого безумия! О, как бы теперь ко мне отнесся Сам Христос, если бы здесь сейчас явился мне? Он, как подсказывает мне моя нагруженная грехами совесть, наверное, одно из двух сделал бы со мною: из-за своей божественной любви к моей душе стал бы передо мною на колени и открыл все Свои язвы и Свои кровоподтеки перед моими взорами и, закрыв бы Свое лицо рукою, Он со слезами начал просить и молить меня, чтобы я, как Его овца, окропленная Его кровью, вернулся бы к Нему и раз навсегда принадлежал только одному Ему; или же, наоборот, Он навеки проклял бы меня, как своего сознательного врага и мерзкого предателя. И вот перед самым страшным моментом падения на меня Его небесного проклятия Христос, наверное, сказал бы мне так: «Сын проклятия и исчадие самого ада! разве я послал тебя в мир сей затем, чтобы ты всю свою жизнь враждовал против Меня, твоего Творца? Разве я даровал тебе жизнь, чтобы ты все время своего земного существования презирал Мою волю и бросал в Меня, твоего Бога, грязью и лил на Меня, своего Спасителя, всякие нечистоты и помои? Разве ты родился в христианстве и принял святое Крещение и запечатлел себя печатью Таинства Миропомазания для того, чтобы так нагло и цинично смеяться и издеваться над самою христианскою религией? Разве ты, находясь в Моей Церкви с самого своего юного детства, питался Моею Плотью и Кровью лишь для того, чтобы впоследствии быть Моим палачом и проливать Мою Кровь и терзать Мою Плоть? Разве ты облекся в сан священства для того, чтобы, как служитель алтаря Моего и вершитель Моих Тайн, так безжалостно и бесчеловечно своею жизнью мучить Меня и всегда приговаривать Меня к смертной казни? Разве Я поставил тебя пастырем Церкви для того, чтобы ты всю жизнь продавал Меня, торговал Мною, водил Меня в качестве безличного раба на помощь государству, этому Моему вечному врагу, и гонял Моих овец на страшную военную бойню? Зачем ты Мой алтарь превратил в страшную мастерскую, где из Моих таинств ты выковываешь страшные орудия смерти для Меня? Зачем ты своим отношением к войне снова распинаешь Меня? Зачем ты как церковный представитель попираешь Мое Евангельское учение о жизни? Зачем ты больше почитаешь человеческие предания, чем Мое Святое Евангелие?» И после всего этого Он, наверное, закончил бы следующими словами: «Иди от Меня, проклятый, в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его, Я тебя не знаю». Ах, как это ни страшно и ни ужасно, а на самом деле я действительно достоин того, чтобы я был отвергнут Христом и предан Его Божественному правосудию! Ведь я — величайший грешник на земле! О, Господи, прости меня, прости все мои грехи! Царь мой Христос! Молю Тебя, прости мне все мои совершенные пред Тобою преступления! Так думал я тогда.

В это время солнышко уже закатывалось, начало вечереть. Только что я встал с пня и хотел было идти в госпиталь, как в это время подошел ко мне один богобоязненный врач. Увидя меня, он присел возле меня, а потом минут через десять мы встали и отправились по направлению к казармам, в которых находились наши госпитали. Дорогой мы все время говорили о войне.