Исповедь «святой грешницы». Любовный дневник эпохи Возрождения

Конечно, Джованни, близкий родственник миланского герцога Лодовико Моро, одного из самых сильных Сфорца, и теперь зять папы Александра, признавшего их врага неаполитанского короля и даже женившего своего младшего сына Джоффре на неаполитанской принцессе Санче Арагонской, разрывался меж двух огней. Но это и ужасно!

Я нимало не интересовалась политикой, считая это сугубо мужским и очень глупым занятием, но теперь понимаю, что папа Александр уважал бы своего зятя, решись тот выбрать любую из сторон. Даже если бы это была сторона Сфорца, а сам Джованни уехал в Пезаро или даже Милан, бросив меня в Риме, отец простил бы зятя со временем. Но Джованни предпочел служить двум господам, он юлил, стараясь угодить и папе Александру, и своим родственникам Сфорца.

Меня мало заботили метания моего супруга, которые дурно сказывались на его отношении ко мне лично, но я не могла не видеть, что скучающая Джулия, утомившись даже соревнованием в красоте с Катариной Гонзага, бывшей замужем за местным дворянином Монтевеккья, обратила свой взор на единственного мужчину, достойного положения в нашем обществе, – моего мужа.

О Катарине Гонзага мне хотелось бы только заметить, что если она чем-то и хороша, так это мастерством своих портных. Я отдаю должное ее изобретательности (или изобретательности ее портного): наряды Катарины, которыми она поражала общество каждый день нашего в Пезаро пребывания, заслуживают высочайшей похвалы. А вот сама Катарина…

Не понимаю славы женщин Гонзага как первых красавиц Италии. Их мужеподобные лица не исправить никакими прическами, длинные носы, губы, которые лучше не разжимать, чтобы не показывать отвратительные черные кривые зубы, белесые глаза, как у снулой рыбы, грубоватый голос без малейших признаков нежности, но при этом великолепной формы руки. Крепкую фигуру невозможно затянуть никакими усилиями, потому она выглядела как столб, движения, больше подходившие мужчине, чем женщине…

В Пезаро ее просто не с кем было сравнивать, но когда приехали мы с Джулией… Я так надеялась, что, сравнив меня с мужеподобной Катариной Гонзага, супруг, наконец, поймет, что я не так дурна собой, чтобы мною пренебрегать.

Джованни сравнил и понял, но отдал предпочтение скучающей Джулии. Я узнала об этом случайно. Прекрасной летней ночью не выдержала бессонницы и тайком отправилась в спальню своего супруга. В конце концов, муж он мне или нет?!

У любого синьора перед дверью дежурит слуга, а то и несколько; если хозяин не один, слуги всегда найдут способ либо предупредить его, либо задержать жену, чтобы соперница успела ретироваться. Да и мои служанки должны бы предупредить его слуг, опережая меня. Но все так привыкли, что мне и в голову не приходит приближаться к спальне мужа, а он сам избегает мою, что все спали мертвым сном. Обойдя свою служанку, я добралась до покоев Джованни, миновала его спящего слугу и уже приготовилась открыть дверь спальни, как услышала смех Джулии.

Наверное, донесись из спальни моего мужа низкий голос Катарины Гонзага, я была бы потрясена меньше, но Джулия!.. Она всегда твердила, что без ума от моего отца, что он столь опытный любовник, что возраст не заметен, что она предпочтет одного Родриго Борджиа сотне молодых красавцев, что умирает от любви и тоски, не видя его несколько часов… И вот теперь она счастливо смеялась в объятиях моего мужа, который пренебрегал мной уже полгода.

Мне удалось пробраться обратно незамеченной, вернее, заметила только одна служанка. Которой я объяснила ночную прогулку бессонницей. Мои волосы и одежда были в порядке, потому объяснение не вызвало подозрений. Я была не в состоянии видеть предателей, потому пришлось «заболеть». Болезнь, начавшаяся как средство спасения, превратилась в настоящую.

Я перенесла серьезнейшую лихорадку, природу которой не мог понять никто. Догадалась только донна Адриана, потому что в бреду я требовала убрать от меня Джулию и Джованни и никогда больше не показывать их. Тут весьма кстати пришло письмо с сообщением о болезни Анджело – брата Джулии. Думаю, донна Адриана предупредила Джулию, что я знаю об их связи с Джованни и могу написать об этом папе Александру, потому она поспешно увезла предательницу в Каподимонте, хотя было понятно, что спасти Анджело они не смогут, а недовольство папы вызовут.

Так и случилось, но выказал это недовольство папа Александр мне! Его письмо было полно упреков столь жестоких и необоснованных, что я плакала несколько дней.

Перепуганному моим состоянием Джованни заявила, чтобы никогда не смел даже приближаться к моей постели! Он поспешил исполнить это, удалившись в окрестности Урбино «по военным делам». Мне было совершенно безразлично, с каким количеством женщин он намерен воевать, Джованни больше не существовал для меня как мужчина, я убедилась в его измене и больше не собиралась хранить верность ему.