Исповедь «святой грешницы». Любовный дневник эпохи Возрождения

Я не могла рассказать об увиденном папе Александру в письме, а он продолжил осыпать меня обидными упреками из-за Джулии. Сама Джулия, понимая, что я могу выдать ее в любую минуту, колебалась, не уехать ли ей из Каподимонте к супругу в Бассанелло. Думаю, свою роль сыграла и донна Адриана, испугавшаяся ответственности за измену Джулии.

Закончилось все весьма странно. Джулия в сопровождении донны Адрианы решила все же выехать из Каподимонте, несмотря на запреты папы куда-то двигаться, тут же попала в руки французов (думаю, они были ею же предупреждены), которые потребовали немалый – 3000 дукатов – выкуп. Джулия надеялась, что папа откажется помочь, чтобы не стать всеобщим посмешищем, а Орсини дадут деньги, и это позволит ей вернуться к мужу, бросив понтифика, бывшего в сложном военном положении. Но отец не побоялся прослыть старым влюбленным дураком, он выкупил Джулию Фарнезе у французов, и подлой красотке пришлось возвращаться в Рим.

Она очень боялась моего приезда, понимая, что рано или поздно я раскрою ее измену, а потому воспользовалась помощью своего брата Алессандро Фарнезе, которого папа сделал кардиналом, и тайно сбежала уже из Рима.

Вернувшись в наш дворец на Санта-Мария-ин-Портико, я застала отца в настоящем унынии. В большем он был только после убийства Хуана. Закончилась любовь папы Александра и Джулии Фарнезе, с его стороны настоящая, с ее – насквозь фальшивая, кто бы что ни говорил об этом. Отец справился, но это был уже другой человек. Сильней его потрясла только наша семейная трагедия.

Однажды я попыталась сказать, что Джулия не стоила его любви, ожидая проклятий со стороны папы, но услышала иное, что он знал о ее готовности к измене, потому и отправлял меня вместе с Джулией, чтобы я удержала несчастную женщину от этого. Я не сдержалась и возразила, что Джулия вовсе не была несчастной, она весело смеялась в постели с моим мужем!

Развод с Джованни теперь был неизбежен, но просто наказать его папа не мог, к тому же при этом могла раскрыться правда, а этого не хотелось ни мне, ни отцу. Я сказала, что прекрасно могу обходиться без предателя-супруга. Я действительно могла, больше не считая себя обязанной сохранять ему верность.

Борджиа тысячу раз упрекали в использовании ядов и тайных убийств. Особенно нелепа выдумка о кантарелле – яде, который может действовать отсроченно. Почему-то никому не приходило в голову, что нельзя до глотка рассчитать, сколько вина выпьет человек, здоров ли он, испражнялся ли и что будет есть или пить после отравленного вина. Никто не способен рассчитать отравление врага с точностью до дня, тем более часа.

А выдумки о кольце или ключе с отравленным с шипом! Чей это злой язык – Буркхарда или Джулии Фарнезе? Пожалуй, такое могла придумать женщина. Умная женщина должна бы понять, что невозможно случайно не уколоть дорогого тебе человека или даже не уколоться самой, имея на пальце такое кольцо. А ключ с отравленным шипом, разве можно держать его в руках, не боясь задеть шипом собственную руку?

Но толпа готова подхватить любую нелепость, если только она пахнет убийством.

Я почти уверена, что слухи о кантарелле и отравленных шипах пущены Джулией Фарнезе, прекрасно понимающей, что любые слухи о Борджиа толпа подхватит, приумножит и донесет до потомков. Борджиа ничуть не лучше, но и не хуже многих других семей Рима, тех же Фарнезе или Орсини, а папа Александр не святее, но и не чернее его предшественников.

А Джулия Фарнезе, если с ее языка сорвались такие гнусные обвинения, непременно будет гореть в аду, потому что предала того, кто ее искренне любил и был готов ради нее жертвовать даже своей репутацией. Если она мстит за то, что не смогла стать новой Марозией при папе, оставшись всего лишь наложницей в спальне понтифика, то поплатится за свои поступки. Если этого не случится при ее земной жизни, то непременно произойдет на Страшном суде. Господь спросит со всех предателей, и тогда этой красивой змее не отвертеться.

Отец сумел справиться с унынием, вызванным предательством дорогой ему женщины, а я со своим презрением к несостоявшемуся мужу. Джованни Сфорца для меня просто не существовал, а то, что мы с ним обвенчаны, значило только то, что он может приезжать в Рим и жить во дворце Санта-Мария-ин-Портико, не приближаясь к моей спальне.

Думаю, он так и не понял, что произошло, не подозревая, что я видела его измену с Джулией, иначе у моего бывшего мужа-труса не достало бы смелости появиться на глаза папе Александру. Каюсь, иногда было забавно наблюдать за ним, прикидывая, как он себя поведет, скажи я, что видела Джулию в его спальне. Но я не сказала, Борджиа гордые.

Наверное, Чезаре испытывал уныние не раз, но всегда умел с ним справляться.