Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Братец злость умудрился сорвать только на Варьке. От подножки его она хряпнулась головой о бетон стены коридора. Но даже мигом вскочившая шишка настроение не изменило. Варька летела, будто крыльями хлопала за спиной.

Просторный холл управления был до отказа заполнен народом. Молча стоял разношерстный народ. «Серые ватники» откуда то мигом прознали, что вернулся вроде назад Генеральный. Стояли молча, с одинаковым взглядом надежды. Головы всех повернуты к верхним ступеням новой мраморной лестницы. Очередная Сёмкина блажь – сделать свое управление солидным. И по прихоти «принца» зэки из политических сотворили мраморный вход, обукрасив чугунным перилом. Поговаривали, что и мрамор, и перила чугунные привезли спецэшелоном из какого-то Дворца пионеров, то ли из Брянска, то ли из Мурома. В середине портала мраморный бюст товарища Сталина. Мимо него все и всегда проходили на цыпочках. Если бы в здание пропускали пионеров, салютовали бы усатой той голове.

Летевшая вниз Варькина стать вызвала вздох единенный: «ну?». На что девушка радостно закивала: «пришёл, правда, правда, пришёл, приказ будет позже, с нарочным».

Через полминуты холл опустел. Люди бежали в цеха, в управления. Гонцы возвращались в цеха с вестью счастливой.

Сёмку с поплечниками забрали тоже в ночи. Прям на заимке.

Подъехали розвальни-сани, крыты соломой. Побросали на них пьяных до синего угара молодцов. Те поначалу даже не поняли, что с ними стало. Ещё и хохотали на свежем морозце, добавив порцию пьяного воздуха в лёгкие. Поначалу подумалось, что «принцу» пришла в голову забава из новых: прокатиться по свежему ветерку, как не раз уж бывало, повытаскивать из бараков сонных узниц. И назад на заимку, с гоготом закрывая тем рты.

Первым опамятался дружбан из ведомства Берии. Стал выхватывать из несуществующей кобуры (захватили то прямо в исподнем) свой пистолет. Но приклада удар остудил его норов. С полупьяни да пьяни не все заметили жест конвоира, как по сигналу из первых саней удары посыпались по пьяным телам разжиревших подручных, Сёмкиных братанов.

Сёмку не трогали, но тот вздрагивал каждый раз, как поднимались приклады над головами то лёвки, то бериевского дружбана, то остальных тихо визжавших его сотоварищей.

Белая ткань белых исподних краснела полосками и рвалась. Клочья белья веерами метались, остужая рваное тело.

Били привычно, без злобы, без устали. Тренировались, нарабатывая навык и мощность ударов. Бить нужды никакой не было. Знали, что каждый из визжавших в санях расскажет под протокол про себя и про Лёвку, про Сёмку, и не забудет замазать грехом человек так пятнадцать в расчёте на милость, на хлеба кусок или баланду.

Сани ровным намётом неслись, миновали завод.

К городу Сёмка не дожил: умер со страха! Заячье сердце не вынесло волчьей напасти, и дёрнулось сердце. И клапан закрылся.

Чекист только плюнул в сердцах, увидев его околевшее тело.

Доложил по команде. Вскрытие произвели, и опытный врач из застенков подтвердил: клапан митральный подвёл на почве внезапного стресса на фоне алкогольной интоксикации. Мудрёный диагноз занесли куда было надо, и дело вместе с телом списали в архив.

Мамаша влетела в приёмную. Волосы в простоволось, без платка, капельки пота стекали на шею. Ватник на пол, платок кинула рядом, и к Варьке – где сын? Варька аж отступила от наседавшей мамаши. Та обезумела, пена из рта, руки трясутся, взгляд встал.

«Ненавижу тебя, ненавижу, всё никак сдохнуть не можешь, гадюка!» Проклятья неслись Варьке в лицо, как булыжные камни.

Еле руки её оторвал от Варькиной шеи охранник. И то, пока сзади подсечку бабе не сделал, и та от того не упала, не успокоилась б, стерва. Мать остановила свой чёрный взгляд на охраннике. Тот только поёжился, и она вылетела из приёмной.

Варька молча вытерла слезы. Охранник, как только мамашка вылетела из приемной, снова поёжился, да привычно присел у окна.

За окнами вечерело. Сонное солнце обещало красивый закат, круглым блином розовея по небу. Мороз ослабел, и лёгкие с удовольствием вдыхали свежий воздух набегавшей весны.

Как вдруг неожиданно погода завыла. Такого бурана не видели даже сибиряки. Ветер выл, хохотал, набирал обороты. Шутка ли дело, единственный раз в эту ночь не вышли составы с завода, так ветер кидал что людей, что вагоны. Подмял и согнул даже башенный кран. Из цехов никто не смел и носа высунуть на простор заводской, мигом бы закрутило в «отвёртку». Громадные ворота цехов казались жестянкой, так ветер кидал свою силу. А на одном из цехов, где зазевались, сорвало ворота. С грохотом падали вниз, прибивая и снег, и стоявшие у входа машины. Ветер, ослабший, гулял по цеху, и горячий цех становился быстро цехом холодным.

Ветер взял в помощь снежную силу, и клочья бурана стали носиться по заводскому подворью.