Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Ах, как бодренько рапортовал по начальству доклады. Ночами не спал, бдел денно и нощно. Рапортовал, стелился перед начальством. Как сам себе говорил, «двигал прогресс».

Сестрица ему не мешала. Эта дура умела молчать, а потому была даже удобна. Многие военпреды, завидев Варюху, маслили глазки, а как узнавали, что эта красавица Сёмке не ППЖ (походно-полевая жена), а родная сеструха, расцветали, и просто за так могли подписать нужные Сёмке бумаги.

Ну, а как забрали Петровича, Сёмка был далеко не дурак, научился к тому понимать, кто да за что отвечает в цехах, в управлении, и стал драть с людишек только что не живьём шкуры за малейший промах-огрех.

Ну, так вот…

Это мы как бы опять вернулись как бы к началу.

Старик молча сунулся после окрика Варьки в сугроб. Двое встречных прохожих минули. Варька неслась к проходной. Вахта завода молча проверила пропуск. Варька понеслась дальше, к темневшему управлению.

Сутки гремевший завод озарял багровьём всю округу, и здание управления своей темнотой в общий ритм не вписалось. Только тускло светлело окно проходной в управлении. Варька бегом слово «здрасьте». Тут пропуск другой, специальный, показала охране. Засунула пропуск в карман кителя-пиджачка, на ходу подыскала ключи от приемной, открыла бегом и вздохнула – успела. Хриплый бой старых часов показал: успела ты, девонька.

Скоро стало сереть. Звёзды ночные перестали шептаться, круглый диск солнца своей багротой сравнялся с багрянцем цехов. Утро. Пора собираться летучке.

Варька успела прибрать в кабинете у брата. Точнее, в кабинете у Генерального. Вымела пол, постирала пыль с фикуса. Графинчик с водой на окошко поставила. Братец любил фикус свой поливать строго самостоятельно, картинно рисуясь перед каким-либо посетителем: «всё сам везде сам, вот, некому даже цветочек полить».

Пока подметала, выгребала окурки, в предбаннике стал невнятный слышаться говор сошедшихся на летучку людей. Варька не беспокоилась за предбанник. Вечно дежуривший нквэдист строго следил за порядком, и люди при нем в предбаннике вели себя тихо, чинно ведя разговоры про сибирский морозец.

Про работу речь не вели: остерегались даже в приёмной у Генерального. Недаром в кабинетах, в цехах весели вечно плакаты, о том, что болтун, то находка для шпиона. «Серые ватники» единым запахом да табаком засмердили предбанник, Варька поторопилась форточку открывать, на ходу весело здороваясь с прибывавшим народом. Кто-то уж стал ей подсоблять, пытаясь открыть насквозь промерзший отвор, как необычный шумок отвлёк внимание как и её, так и старательного подсобителя.

Возгласы были странно настороженно-радостными, слишком уж необычными, что ли. Варька отставила стул, с которого спрыгнул радетель за свежий воздух, повернулась ко входу. Люди кружком обступили одного из «серых ватников». Прибывавшие ко входу в приёмной напирали на них. А те не расступались, не пятились. Возгласы сдержанной радости шли именно от этой кучки столпившихся. Варька сделала было шажок вперёд, как остановил громкий начальственно-бархатный баритон заместителя Генерального.

Сёмка как раз вернулся с заимки, устало счастливый и радостный от утех и попойки. За ним холуи семенили гуськом, стараясь никак не опередить главного «принца». Между собой холуйва называла Сёмку именно так с разным оттенком, от пренебрежительного до подобострастного.

«Что тут такое, товарищи?» Сёмка грудью пошёл на стоявших кучком.

Те расступились, оборвав рукопожатия. В середине их круга на паркетном полу одиноко остался стоять невзрачный, худой до того, что ватник висел на плечах, ну ровно как на пугале в огороде, мужичок. Стылая бородёнка, отросшая, видно, за время дороги, седая щетина отраставших волос, лёгкая кривизна худых ног, и в пол-лица синие брызги радостных глаз.

Так вернулся к себе Генеральный.

Надтреснутый шепелявый (тройки-пары зубов во рту не хватало), но уверенный голос сказал: «проходите, товарищи, в кабинет». И добавил: «Приказ придет позже, с нарочным».

Варька так и осталась торчком, как будто столбняк девку хватил. Генеральный, пропуская людей в кабинет, задержался, шутливо сказал: «чайку, внучка, подай».

Шутливое «внучка» полыхнуло пламенем на щеках Варьки. Мигом дошло, как какого-такого дедуню просила сойти с проторенной дороги. Не удержусь, но скажу почти некрасиво: от стыда девушка чуть ли не обмочилась.

Проходившие в кабинет молчаливо, как сговорясь, огибали дугой заместителя Генерального. Свита его мигом сдулась, как сквозняком из наконец-то открывшейся форточки, на просторы пустых коридоров. Теперь уже Сёмка одиноко стоял посредине приемной. С бурок стекала снежная пыль, создавая два маленьких озерца чистой воды на паркете. Сёмка враз меньше стал ростом и похудел, плечи ссутулились, облегавший пузико френч и тот стал худеть: пузико Семки на глазах уменьшалось в объеме.

Варька кинулась мимо брата по воду, ставить пузатый объёмный алюминиевый чайник в каптёрке на вахте.