А Фарина после его отъезда облачился в свой лучший костюм, надушился дорогим одеколоном, который у него никогда не переводился, но использовался лишь в торжественных случаях, и в таком респектабельном виде предстал перед Франсиской в той самой гостиной, где когда-то они увиделись впервые.
Здесь все было на местах, кроме портрета Марсилиу, над которым Фарина достаточно поиздевался во время своих прежних визитов. Теперь же, не обнаружив на стене портрета, он красноречивым взглядом выразил своё удовлетворение: «Наконец-то мы сможем поговорить без свидетелей!» И тут же одарил Франсиску комплиментом, отмечая её светло-бирюзовое платье:
— Как вам идут светлые тона! Я всегда говорил, что вы — богиня, но лишь теперь увидел вас во всём великолепии.
Франсиска приняла комплимент как должное — без смущения, без раздражения. А чтобы окончательно уйти от темы траура, сама указала рукой на то место, где прежде был портрет, и пояснила Фарине предельно просто:
— Теперь я окончательно его похоронила.
Фарина по достоинству оценил её мужественное поведение и тоже заговорил просто, без всегдашнего комедиантства: сказал, что он и его компаньоны с благодарностью принимают её предложение и готовы вернуть деньги за фазенду, как только Мартино привезёт их из Сан-Паулу. Франсиска никаких дополнительных условий не выдвинула, и на том деловая часть их беседы закончилась. А поскольку расставаться так скоро им обоим не хотелось, то они решили немного прогуляться по фазенде и полюбоваться её красотами.
Во время прогулки Франсиска охотно рассказывала о своём детстве и юности, о том, что была единственным ребёнком в семье, и отец рано обучил её секретам выращивания кофе.
— Потом я многому научилась у мужа, — сказала она, продолжая свой рассказ. — Поэтому после его смерти мне было несложно управлять фазендой.
— С такой непростой задачей могла справиться только очень умная и очень сильная женщина, — заметил Фарина и в ответ услышал искреннее признание Франсиски:
— Как показала жизнь, я не очень умная, и совсем не сильная, хотя и пыталась выглядеть таковой... Однако, мы с вами так заговорились, что я даже забыла об обеде! Дети уже заждались меня. Может, и вы пообедаете с нами? Я была бы этому рада, — добавила она, приветливо улыбаясь Фарине.
Он, разумеется, принял приглашение с радостью, а вот дети не поняли Франсиску, увидев за обеденным столом столь неожиданного гостя. У Маурисиу даже пропал аппетит. Он с трудом вытерпел присутствие Фарины за столом, а когда тот ушёл, потребовал от матери объяснений:
— Что всё это значит? Почему ты оказываешь такие почести этому сеньору?
— Я предложила ему и сеньору Винченцо выкупить обратно их прежнюю фазенду, и вот они согласились, — пояснила Франсиска.
— Ты хочешь продать фазенду?.. Которая была мечтой моего отца?! — возмутился Маурисиу.
— Да, именно поэтому я и хочу от неё избавиться, — спокойно ответила Франсиска.
— Ты оскорбляешь память моего отца! — не унимался Маурисиу.
— Нет, я отдала дань его памяти, а теперь считаю нужным подумать о живых. Ведь на этой фазенде будут жить родители Катэрины — моей невестки и твоей жены. Я действую в интересах нашей семьи, и мне странно слышать, что ты этому противишься, Маурисиу.
Последним доводом Франсиска выбила почву из-под ног сына. Препятствовать продаже фазенды, тем более в присутствии Катэрины, он больше не мог, но у него было достаточно других претензий к матери:
— А зачем надо было приглашать на обед этого Фарину? Ещё не так давно ты его терпеть не могла, он же итальянец!
— А что ты имеешь против итальянцев? — вскинулась на мужа Катэрина, обиженная его оскорбительным тоном.
— Я не против итальянцев, — вынужден был оправдываться Маурисиу. — Но Фарина мне всегда был неприятен, а сейчас я его просто ненавижу!
— У тебя нет причин для ненависти, — строго сказала Франсиска. — Сеньор Фарина всегда вёл себя порядочно по отношению к нам, а кроме того, он ещё очень и очень приятный человек.
Для Маурисиу это прозвучало как гром среди ясного неба. Он решил, что мать сошла с ума. Всю жизнь ненавидела итальянцев, и вдруг такая перемена? Уж не влюбилась ли она в Фарину? Не владея собой от гнева, он прямо спросил об этом Франсиску, и она ответила с достоинством:
— Нет, это не любовь. Но я свободная женщина и имею право принимать у себя в доме всех, кого сочту нужным. В том числе и мужчин.
— Да, мы не можем тебе этого запретить, — с болью произнёс Маурисиу. — Но я вправе потребовать, чтобы ты вернула на прежнее место портрет отца!
— Этот человек перестал для меня существовать, и мне не нужен его портрет, — ответила Франсиска.
— Но он же наш отец! Мне дорога память о нём! Я восстановлю его портрет и повешу у себя в комнате! — заявил Маурисиу.
— И этого я тебе не советую делать, — холодно сказала Франсиска.
— Ну почему ты его так ненавидишь? Что с тобой происходит?! — в отчаянии закричал Маурисиу, и Катэрина сочла своим долгом вмешаться, чтобы успокоить мужа.
— Идём в нашу комнату, я всё тебе объясню, — сказала она, силой уводя его из столовой.