Испытание на прочность: Прощание с убийцей. Траурное извещение для знати. Выход из игры. Испытание на прочность.

Мать не желала держать игрушку в гостиной, на ней, дескать, лишь скапливается пыль. Она только и ждала удобного случая, чтобы ее убрать. И однажды сорвала вместе с ниткой. А я наблюдал и ничего не мог поделать. Мы втроем порвали картонный самолет. Дело было так: в одно воскресное утро мы с отцом пошли в кино. Смотрели драму в горах — «Белый ад пика Палю», в конце герой умирает под ледовым панцирем. Мне нравилось, что в картине не показывают похорон, всяких там венков с лентами. От отца я скрыл, что уже смотрел этот фильм. Я еще никогда не видел покойника и пытался сквозь ледяную корку разглядеть лицо мертвеца. Но ничего не увидел, лед был толстым и мутным, я был разочарован. Смерть в кино рассчитана на дураков, но я уже достаточно взрослый, чтоб не попасться на ее карикатуру. Я притворился, будто доволен. Отец доволен не был, когда сеанс кончился, и я это сразу заметил.

По улице отец шел чересчур быстро и ни слова не проронил о фильме, у киоска с напитками он заказал пиво и лимонад. Он стоял перед кинотеатром и не хотел идти на эту картину, но я стал упрашивать, боясь, что мы вообще не пойдем в кино, если он не найдет ничего лучшего. В городе было всего два кинотеатра: «Унион» и «Лихтбург». Дома, за обедом, отец стал язвить, что фильм идиотский, дешевка, где показано, как замерзает альпинист. Стоял жаркий августовский день, окно было раскрыто, отец, как обычно в жару, снял рубашку. Я тоже был в одних штанах, и, поскольку он не переставал язвить и явно меня подзуживал, я потерял осторожность. Он сказал:

— И зачем только мы пошли в кино? Зря потратили воскресное утро.

Когда отец со мной куда-нибудь шел, воскресное утро должно было того стоить, непременно должно было оказаться удачным. Теперь он доискивался допущенной ошибки. И он нашел ее, и в этом помог ему я, вдруг злорадно выложив свой козырь:

— А мне понравилось, я уже второй раз смотрю этот фильм.

— Что? Второй раз? Почему ты мне не сказал?

— Не знаю.

Отец угрожающе:

— Твой сын либо дурак, либо хитрец. Ты притворился.

На это я:

— Я просто не подумал, что уже видел эту картину.

Тогда он сказал:

— В другой раз не прикидывайся дурачком.

А я сказал:

— А что бы мы еще стали делать?

И тут он молча меня ударил, да так, что мясо с вилки полетело мне в лицо, а вилка скребанула по зубам и упала в тарелку. Он бил меня ладонью по голой спине, снова и снова, я уткнулся лицом в тарелку и, озлобившись, подставлял ему затылок, не крича и не плача. Медленно, как старик, я поднялся и пошел в угол, где висел картонный самолет. Я пытался стать спиной к стене, отец шагнул за мной следом, картонный самолет завертелся, когда он задел по нему ладонью. Мать пыталась удержать отца за руку, она кричала на него, никто, мол, нам не поможет, он же никого к нам в дом не пускает, всегда отмахивается от людей, отделывается от них, словно у него есть дела поважнее. Уж ей-то эта рука хорошо знакома, она еще у него отсохнет. Выдумщик, все мечтает исправлять других. Что будет после этого наказания? Что еще? Внезапно ей попался на глаза картонный самолет, под ударами он с нелепой быстротой крутился на нитке. Она сорвала картонную игрушку, на ходу, одной рукой смяла ее и швырнула комок отцу в физиономию, да еще его припечатала, он невольно зажмурился и ударил мимо. После чего он вышел на площадку и сел перед дверью на лестничную ступеньку. Мать приложила мне к спине полотенце, смоченное водой с винным уксусом, я весь провонял уксусом, когда пошел к нему и уселся с ним рядом. Когда он достал сигарету, у меня тут же оказался в руках коробок со спичками, и я дал ему огоньку.

Он уже носил мундир, это было в его первый отпуск. Собираясь в кино, он надел воскресный костюм. Фуражка с черепом лежала на комоде, ремень с кобурой был переброшен через спинку стула, мундир висел среди других костюмов в шкафу, а сапоги, уже начищенные для отъезда, стояли в углу спальни.