Испытание на зрелость

У Ягоша едва не сорвалось с языка, что ему очень жаль, потому что косы у нее были замечательные, однако он вовремя сдержался. Ведь он пришел сюда говорить не о дамских прическах. Он отвел девушку в сторону.

— Марушка, не могла бы ты мне помочь? Нужно перевезти кое-что в Словакию, но только тайно, понимаешь?

У девушки от радости заблестели глаза.

— Ой, пан учитель, с большим удовольствием!

— Хорошо, тогда сделай вот что. Когда снова поедешь в Мияву, зайди к приходскому священнику и передай ему, что скоро привезешь от меня груши.

Марушка выжидательно смотрела на него.

— А затем каждое воскресенье, возвращаясь из церкви, будешь внимательно смотреть, нет ли меня рядом…

Родители радовались, что Марушка снова каждое воскресенье ходит в церковь. Со времени ее отказа они об этом уже не говорили; хотя она время от времени заходила с ними на службу, они чувствовали, что девушка заставляет себя делать это только ради них. Теперь же она ходила в церковь каждое воскресенье.

Наконец она дождалась!

У стенки стоял учитель Ягош, держа в руке свернутую газету. Точно так, как договорились тогда, на вокзале: «Народная газета» с оторванным углом.

Марушка и виду не подала, что заметила его, и спокойным шагом пошла через площадь к школьным воротам. Вскоре после нее пришел учитель. Открыв портфель, он вынул из него несколько больших желтых конвертов.

— Это очень важно, Марушка. Эти конверты ты оставишь в доме миявского священника, а через неделю расскажешь мне, как все прошло. Потом я тебе дам другие конверты.

Марушка взяла конверты и спрятала их.

Репродукторы на улицах Стражнице сообщили, что будет передано обращение президента Эмиля Гахи к народу.

— Снова какая-нибудь чушь! — ворчал старый Фара, приклеивая продовольственные карточки. — Наверное, опять уменьшат паек. Президент должен поговорить, для того чтобы народ не заметил, как у него изо рта кусок вырывают.

— «В последние дни произошли события, поставившие под серьезную угрозу дело нашей нации и статут, определенный фюрером», — послышалось из репродукторов.

Фара поднял голову от длинного листа бумаги и внимательно прислушался.

— «Чешское население позволило безответственным людям спровоцировать себя на поступки, достойные крайнего сожаления. Эти несознательные элементы вновь поддаются враждебной пропаганде и подстрекательству со стороны эмигрантов…»

В открытые двери лавки Фары заглянул сосед столяр.

— Пан Фара, слышите? Вот вам, пожалуйста! Лавочник поднялся и вышел из лавки.

— «…В результате имеются человеческие жертвы и потери иных, дорогих нам ценностей», — монотонно продолжал голос из репродуктора.

— Видите, это правда, — кивнул головой столяр. — Арестовали массу студентов, а девятерых убили. Это были представители студенческих союзов.

— Да, — сдавленным голосом добавил Фара, — вчера об этом передавали из Лондона. Говорят, Франк сказал, будто в Праге две тысячи немецких солдат. Ленты с патронами заправлены в пулеметы, достаточно только нажать на спусковой крючок.

— «Я убежден, — раздавалось из уличного репродуктора, — что вы прислушаетесь к этому обращению, что в будущем не будут организовываться никакие сборища, не будет столпотворения и прочих нарушений общественного порядка и спокойствия. Каждое такое нарушение будет безжалостно подавлено властью протектората и властью рейха, что приведет к новым жертвам, не имеющим смысла для дела чешского народа…»

— Ну-ну, поугрожай еще нам, урод! — прошипел столяр и, вздохнув, добавил: — Говорят, высшие школы закрыли на три года в наказание за то, что студенты на похоронах Оплетала кричали: «Да здравствует свобода!», а после чешского гимна запели словацкий… У меня старший сын учится в Брно на философском факультете, а младший сейчас в восьмом классе, будет заканчивать. Ну скажите, пан Фара, как молодежь сможет учиться?

Его сосед молчал. Только пальцы жилистых рук в черных сатиновых нарукавниках беспомощно сжимались в кулаки.

21

В воскресенье учитель Ягош снова ждал у церкви в Вельке. В этот раз он сразу же подошел к Марушке, как только она вышла из ворот. Девушка вопросительно посмотрела на него.

— Чрезвычайные обстоятельства, Марушка, дело очень спешное, — сказал он, едва они оказались на улице. Глаза у него были грустные и более серьезные, чем обычно. — Может быть, зайдешь к нам?

Марушка, не говоря ни слова, последовала за ним. Они перешли Величку и направились к Яворнику. Учитель жил в конце села.

Они молча долго шли рядом, а затем Марушка спросила:

— Что вы думаете о закрытии высших учебных заведений, пан учитель?

Ягош вздохнул и печально покачал головой:

— Это плохо для вас, молодых. И особенно для твоих сверстников. Ведь скоро экзамены на аттестат зрелости… — Помолчав минуту, он добавил: — Мой сын учится в пятом классе.

— Через три года высшие школы опять откроют, — успокоительно заметила Марушка.

Учитель горько улыбнулся:

— Не строй иллюзий, девочка. Это продуманный удар по нашей интеллигенции. Они хотят ее ликвидировать. Думающий человек для фашистов — самая большая опасность.