Испытание „Словом…“

Золотая Орда зорко следила за жизнью Руси, предпочитая держать её на коленях. И на долгие, очень долгие годы единственным островком независимости, сообщавшимся с греко-византийским культурным миром, осталась православная церковь, освобождённая ханами от контроля, диктата и юрисдикции. Вопреки мнению Л.Н. Гумилёва, несториане на неё не посягали. Белое и чёрное духовенство, церкви и монастыри, монастырские сёла и деревни — вот где теперь тлела письменность, переписывались книги, летописи, поучения, (6, 217) служебники и творения отцов церкви. И не только переписывались, но и соответственным образом редактировались.

Русь не была в этом смысле каким-то исключением. Печальный конец крестовых походов, в которых было уничтожено несколько поколений лучшего и образованнейшего рыцарства, вверг Европу во власть фанатичного монашества, уничтожавшего светскую литературу с не меньшим успехом, чем то делало пламя пожаров в России.

«Слово о полку Игореве», отрывок «Слова о погибели Русской земли», «Слово о князьях», «Поучение» Владимира Мономаха — вот они, прекрасные, но ничтожные обрывки некогда великой и безвозвратно погибшей нашей древней литературы! И путь к ней — только через эти обрывки, в которых надо разглядеть полустёртые отпечатки жанровых и стилистических «матриц» домонгольской эпохи, которыми вольно или невольно пользовались их авторы. «Слово о полку Игореве» оказалось отнюдь не одинокой вершиной, вздымающейся над пустыней нашей домонгольской словесности, как то не раз пытались представить скептики. Наоборот, в известной мере оно было итогом предшествующего развития культуры, быть может, даже не лучшим её образцом; итогом развития значительно более длительного, чем мы себе представляем.

Да ведь и сам автор «Слова…», кем бы он ни был — дружинником, боярином, соколиным ловцом, «интеллигентом XII века» или самим князем Игорем, как с обезоруживающей непосредственностью недавно оповестил нас современный поэт, — сам автор «Слова…» счёл непременным долгом указать на своего предшественника, не певца-гусляра, а именно поэта, «песньтворца», как говорили тогда, жившего в XI веке, назвав его имя: Боян. Боян? Да. И снова — XI век!

7

О Бояне писали много, пожалуй, даже слишком много, чтобы внимательно вглядеться и понять значение мощной фигуры поэта древности, выступающей в первых же строках «Слова…». Боян не вызывал вопросов. Всё связанное с ним, казалось, лежит на поверхности, читалось и толковалось однозначно за исключением разве что некоторых неясных формулировок, которые относились за счёт поэтического воображения его последователей. Рассмотреть его мешала сначала излишняя популярность — в первой половине прошлого века, а затем — почти полное пренебрежение им в наше время, когда на первый план выступила безымянная личность автора «Слова…».

Сразу же по выходе из печати «Слова о полку Игореве» имя древнего певца, поэта, «песньтворца», воспевателя подвигов русских князей и побед русского оружия, стало символом нашей поэзии, только ещё набиравшей силу. Отблески поэтической славы Бояна, с помощью «Слова…» пробившейся сквозь мрак средневековья, рождали восторг в современниках А.И. Мусина-Пушкина, может быть впервые ощутивших глубину и величие отечественной истории. Выражаясь современным языком, «Слово…» как никакое другое произведение древности способствовало ликвидации того подсознательного «комплекса неполноценности», который начиная с Петра I невольно ощущал русский человек в общении с европейцами. История России представлялась мрачной, бессмысленной, варварской, а потому и постыдной. Разумная история России началась якобы с Петра Великого и даже ещё позже — с Екатерины II.

Лучшие умы России в продолжение всего XVIII века боролись с таким предрассудком соотечественников и иностранцев. Работа В.Н. Татищева, начатая по указанию Петра I, преследовала не только научные, но и политические цели: извлечь из небытия и показать протяжённость и богатство русской истории. Эту задачу ставил перед собой М.В. Ломоносов, ею вдохновлялся неутомимо работавший во славу российской истории А.Шлёцер, академик П.Паллас и Г.-Ф. Миллер, ей способствовали своими трудами М.М. Щербатов, И.Н. Болтин, И.П. Елагин, Мусин-Пушкин и многие другие. Наконец, именно этой задаче отдавала силы, энергию, время и средства сама императрица, рассматривая исторический и культурный престиж России на мировой арене как одно из необходимых условий её активной внешней политики.