Испытание „Словом…“

Древнерусское государство возникло и развивалось в постоянных тесных контактах с кочевыми тюрками, занимавшими до прихода монголов всё пространство степей от Закаспия до Балкан. Сначала из края в край с востока на запад по нему пронеслись гунны и осели к северу от Дуная. Затем на пространствах восточноевропейских степей возник Хазарский каганат. Живым напоминанием о каганате в Крыму и в Литве до сих пор служат караимы — прямые потомки хазар, сохранившие в неприкосновенности антропологический тип раннесредневековых тюрок. Разметав, разгромив хазар, расчистив себе дорогу на запад, приднепровские и придунайские степи заняли воинственные орды печенегов; их, в свою очередь, сменили половцы, (6, 214) называвшиеся у восточных историков кипчаками, а у западных хронистов — куманами. Остатки прежних тюркских племён и родов приходили на службу к русским князьям, селились на границе степи и лесостепи, оседали в городах лесостепного междуречья Днепра и Дона, крестились, постепенно смешивались с местным населением и растворялись в нём, привнося в русский язык свои слова, в русский быт — свои обычаи, в славянский антропологический тип — свои черты.

Отношения Руси и Степи коренным образом изменилось с появлением половцев. В отличие от других своих сородичей половцы обладали более высокой культурой и, по-видимому, более стабильным бытом. Большая их часть исповедовала христианство несторианского толка, о котором писал Л.Н. Гумилёв, так что Олегу Святославичу не нужно было отправлять «своего друга Бояна» куда-то на Памир или Тянь-Шань, чтобы приобщиться к ереси. Половцы-несториане были под боком. Больше того, они были свои, родные. Начиная со второй половины XI века русские князья неизменно женили своих сыновей на половчанках. Можно думать, что и дочерей своих они выдавали за сыновей половецких ханов, но о судьбах княжеских дочерей летописи за редкими исключениями ничего не сообщают. Как бы то ни было, очень скоро в отношениях между Русью и Степью возникает своеобразная устойчивость: половцы постоянно участвуют в княжеских междоусобицах то на одной, то на другой стороне, изредка делают самостоятельные набеги, как можно думать, не без подстрекательства русских родственников, а те, в свою очередь, время от времени направляются на окраины Степи, устраивая облавы на своих кочевых родичей… Но полностью ни та, ни другая сторона сложившегося равновесия не нарушает.

Стоит почитать внимательно летописи, рассказывающие о событиях конца XI — начала XIII века, чтобы увидеть, насколько междоусобица русских князей оказывалась страшнее для мирного населения, чем набеги степняков. Вот почему ещё академик А.С. Орлов признавал, что половцы наносили вред Руси не столько самочинными вторжениями на русскую территорию, сколько участием в военных операциях князей, боровшихся друг с другом за лучшее княжение, «по призыву и найму которых и приходили „дикие“, то есть независимые половцы на Русь».

Тесные соседские, родственные, семейные связи и контакты позволили войти в русский язык множеству тюркизмов, часть из которых оказалась в «Слове…». Скептики настаивали, что тюркизмы — позднего происхождения, заимствованы от татаро-монголов и даже просто из турецкого языка в XVIII веке, когда происходило завоевание Крыма и велись постоянные войны с Турцией. Однако здесь на сцену выступили тюркологи.

П.М. Мелиоранский, В.А. Гордлевский, Н.А. Баскаков, И.Г. Добродомов и другие соглашались со скептиками, что тюркизмы в «Слове…» действительно трудно принять за образования XII века, потому что по своим формам они должны быть датированы… более ранним временем, IX–XI веками! Больше того. В том виде, в котором мы их находим, эти слова не могли быть заимствованы из половецкого (кипчакского) языка, а восходят к языкам древнетюркским (болгарскому, печенежскому, огузскому).

Вывод оказался неожиданным и чрезвычайно интересным. Он поневоле заставлял вспомнить тот второй хронологический пласт, который был выделен в сюжетной структуре «Слова…» историками.

С поразительным согласием, редким для представителей разных и в чём-то соперничающих областей науки, историки и филологи указывали не на XII, а именно на XI век. куда влекли их определённые признаки, сохранившиеся в тексте «Слова…». Наиболее близкие параллели лексики «Слова…» они опять-таки находили в памятниках не XII, а XI века — в «Правде Руской», в «Поучении» Владимира Мономаха и в договорах Руси с греками. Над этим стоило подумать!