Испытание „Словом…“

Самым интересным наблюдением историков над текстом «Слова…» мне представлялся вывод о его исторической «двуслойности». Автор древнерусской поэмы о событиях 1185 года почему-то любил исторические отступления. Никого бы не удивило, если, повествуя о настоящем героев, он обратился к их прошлому, раскрыв их былую славу или, наоборот, позор. Кстати сказать, именно так поступил автор рассказа о походе Игоря, помещённого в состав Ипатьевской летописи. Гибель войска и пленение князя Игоря он представил наказанием не только за его бесчестный поход, но и за прошлые грехи, влагая в уста князя раскаяние, что он «многое убийство и кровопролитие сотворил в земле христианской… взяв на щит город Глебов.» В поэме ничего подобного нет. Сиюминутная экспозиция (6, 213) прерывается ничем не мотивированными отступлениями к событиям более чем вековой давности. Так появляется экскурс о «крамолах» Олега Святославича, о битве на Нежатиной Ниве, о Тмуторокане, о князе-оборотне Всеславе полоцком. Связь между первым пластом и вторым, конечно, могла быть смысловой, как то пытались объяснить исследователи: там — деды, здесь — внуки. По смыслу выходило, что внуки недалеко ушли от дедов. Действительно, как показал Б.А. Рыбаков, всё «Слово…» пронизано генеалогическими намёками, указаниями, и даже в заголовке, напоминая восточную традицию перечисления предков в имени человека, указывалось, что «полкъ» не чей-либо, а «Игоря, сына Святослава, внука Ольгова».

И всё-таки я не понимал: почему, так внимательно относясь к делам дедов героев, автор и не подумал напомнить об их отцах? Промежуток между пластами — битвой 1078 года на Нежатиной Ниве, где на последующие годы определились отношения между потомками Святослава Ярославича и Всеволода Ярославича, и злосчастным походом Игоря Святославича в 1185 году — никак не нашёл своего отражения в поэме. Он так стерильно пуст, предшествующая битве жизнь героев «Слова…» настолько неизвестна, что закрадывалось предположение: а знал ли о ней вообще что-нибудь автор?

Со временем к этим двум хронологическим пластам содержания «Слова…» добавился и третий, выделенный по приметам времени более древнего, чем даже XI век: «время бусово», упоминание авар, «красных готских дев», Трояна и языческих богов, к которым автор возводил родословные русских князей и Бояна. Так постепенно прояснялась историко-поэтическая структура «Слова…», связь между живыми и мёртвыми представителями одного рода, между дедами и внуками, между настоящим и прошлым, — связь, уводящая в далёкую языческую древность.

Наблюдения филологов не противоречили таким выводам. С.П. Обнорский, Н.М. Каринский, Л.П. Якубинский, Б.А. Ларин и Н.А. Мещерский безусловно подтвердили соответствие языка «Слова о полку Игореве» представлению о литературном языке древней Руси XII–XIII веков. В то же время они указывали, что список, попавший к Мусину-Пушкину, был написан не раньше начала XVI века, потому что при переписке писец явно правил орфографию оригинала, с которого списывал текст. Это была эпоха так называемого второго югославянского влияния, когда вместе с памятниками письменности на Русь проникла и распространилась болгарская орфография, в соответствии с которой стали приводить и тексты более древних памятников, поправляя их при переписке.

Главным в наблюдении филологов было то, что русский язык, которым написано «Слово…» и который неискушённому читателю представлялся «новым» по своей близости к живому русскому языку, оказывался более древним, чем болгаризмы и церковнославянизмы, только производившие впечатление древности. Чистая русская речь лилась со страниц «Слова…», пробиваясь, словно струйка животворного родничка, сквозь завалы камней велеречивой средневековой учёности. Это был язык «старшей поры» — язык договоров Игоря с греками, язык «Правды Руской», язык, на котором Владимир Мономах писал своё «Поучение», и на котором было написано «Слово о погибели Русской земли». К нему примыкал язык «Моления Даниила Заточника» — хотя сам текст «Моления…» и был составлен из разнообразных, по большей части переводных цитат, — и язык апокрифов, в которых я находил параллели к «Слову о полку Игореве». Короче говоря, это был наш, исконный русский язык!

Филологи датировали язык «Слова…» домонгольским временем достаточно широко. Они отмечали в нём наличие слов болгарских, сербских, чешских и польских, греческих и даже латинских, существовавших в то время в древнерусском языке, послужившим, в свою очередь, основой для языков русского, украинского и белорусского народов. Вместе с тем в тексте «Слова…» очень рано были замечены восточные слова — тюркские и иранские.