Испытание „Словом…“

(6, 211) Жизнь моя, осветившаяся «чёрным солнцем» древней поэмы, неожиданно преобразилась. Порой мне начинало казаться, что потоки таинственной энергии, вырывая из повседневности, заносят меня в иные измерения и пространства.

Заседания учёных комиссий, протекавшие в академическом благочинии, вдруг нарушались яростными схватками по поводу фразы, всплывавшей из небытия минувших дней. И вчерашние сотрудники, посвящавшие друг другу свои работы, начинали при встрече отворачиваться или холодно кивали издалека, а выступая публично, заранее рассчитывали, где и как подпустить шпильку поострее. Из-за толкования текста, одного слова, даже буквы могли рушиться многолетние связи. Приветливые, казалось бы, и доброжелательные люди становились по отношению друг к другу нетерпимыми и злопамятными.

Поначалу всё это было непонятно и весело. Когда-то раньше я знал этот мир, но за протекшие годы успел его несколько позабыть. И теперь снова привыкал к кипению страстей под асфальтовой корой академической благопристойности.

Скептиком я так и не стал. Меня не устраивали аргументы Зимина и Мазона, я не мог принять версии Гумилёва, как не мог усомниться в подлинности тмутороканского камня, о чём в те годы писал А.Л. Монгайт. Я был готов согласиться с ним, что и сам камень, указывающий на место Тмуторокани, и обстоятельства его находки, и сам Тмуторокан, якобы находящийся на Таманском полуострове и соответствующий Матархе византийских источников, требуют внимательного изучения, быть может, нового истолкования. Но даже если там и был какой-то Тмуторокан, то почему он обязательно должен соответствовать Тьмуторокани «Слова…»?

Шло время, а я чувствовал себя стоящим на том же месте, с которого начинал забег. Надо было искать новую стартовую площадку, высматривая новую дорожку или тропинку, по которой, сбиваясь, петляя, но надеясь на удачу, я мог бы идти вперёд.

Мелких находок вроде толкования отдельных мест и выражений в «Слове…» за это время накопилось достаточно. Например, Ярослав галицкий, по моему мнению, был не Осмомысл — «человек о восьми, притом греховных, мыслях», а Осномысл, то есть острого, мудрого, основательного мышления человек. Известное выражение «стязи глаголют» означало не переговаривающиеся между собой отряды и не отмашку сигнальшиков, а всего лишь тот факт, что флаги, развеваются, трепещут, «стоят глаголем». Объяснению поддавались «живые шереширы», «вечи» Трояна, «стрикусы». которые могли восходить к сочетанию «стрыя хусы», то есть «походы дяди» (по отцу). Иным, чем раньше, оказался «дивь», не имеющий ничего общего ни с божеством славян или половцев, ни с филином или дозорным. Удалось разгадать и загадку «тмутороканского болвана». Обращение к апокрифической, «отречённой» древнерусской литературе позволило вместе с Г.Ю. Филипповским проделать любопытную работу, обнаружив возможные истоки тмутороканского «кура» (которого ранее я склонен был считать греческим словом «кюр» — господин) в древнейших мифологических пластах культуры Двуречья.

Но разве это был успех? Надо было искать какой-то новый подход к «Слову о полку Игореве» в целом. Например, попытаться обнаружить его «уязвимые» места, где приоткрылась бы…— я словно нащупывал то, что ещё обходили исследователи, — его структура. Так ли уж оно монолитно, как кажется большинству? Что представляет собой смысловая, образная, поэтическая, языковая структура «Слова…»? (6, 212) О том. что «Слово…» составлено из разнородных отрывков, писали скептики. Но разве не то же самое молчаливо утверждали защитники «Слова…», допуская перестановку его текста? Например, не одну, а шесть перестановок, да ещё дополнение отрывком из «Слова о погибели Русской земли» предложил сделать в древней поэме академик Б.А. Рыбаков… А из чего состоят вычленяемые куски? Цитаты, глоссы, попавшие в текст, как полагал А.А. Потебня? Было ли обратное воздействие «Задонщины» на «Слово…», например, в плаче жён? Ведь если «Слова…» влияло на современные, существовавшие параллельно с ним литературные произведения, то и они могли отразиться на «Слове…»!