Испытание „Словом…“

Стоит посмотреть списки выходивших в XVIII веке книг, как в глаза сразу же бросится удивительное количество исторической литературы, среди которой первое место занимают публикации летописей и древних документов. Они воспитывали патриотизм россиян, готовили их умы к историческому сознанию. Но всего этого было мало. Требовалась искра, способная воспламенить сердца. Такой искрой стало «Слово о полку Игореве», появившееся в чрезвычайно удачный момент. Память была полна недавними победами русских войск на юге и в Европе, а впереди (6, 218) были Аустерлиц и 1812 год с его всеобщим патриотическим подъёмом. И все эти чувства, все воспоминания, всё как бы разом открывшееся пространство русской истории оказалось освещено поэтическим светом, исходящим от образа нашего древнейшего поэта, которого мы могли назвать по имени.

Бояном почтительно именовали Г.Р. Державина. Бояном чуть позднее называли А.С. Пушкина. В Бояне видели мастера, поэта, дружинного певца, которому подражал, с которым полемизировал и которого почтительно цитировал автор «Слова…».

Всё изменилось в XX веке. Героика его событий, кровопролитная, величественная борьба советского народа с захватчиками представили нам «Слово…» с другой его стороны, как будто сквозь толщу времени до нас впервые донёсся патриотический призыв его автора: «За землю Русскую!» Здесь было уже не до исторических изысканий, не до тонкостей анализа, против кого и почему должны выступать князья. Звучал призывный клич, в темноте ночи полыхали отсветы пожаров, зажжённых то ли половцами, то ли ночными налётами, горе и плач катились по земле русской, и рука её защитника крепче сжимала оружие.

Боян был забыт. Теперь всё внимание исследователей было сконцентрировано на личности автора «Слова…», безымянного патриота. Когда миновали грозные годы и можно было вернуться к прерванным исследованиям, стали появляться работы, пытавшиеся выяснить его политические симпатии и антипатии, особенности его знаний и языка. Появились догадки о его происхождении, имени, его судьбе.

О Бояне теперь вспоминали разве что историки, и то немногие. Да и чем он мог быть интересен? Автор «Слова…» отдал дань памяти Бояна в первых строках своей поэмы и тут же категорически заявил, что петь будет «по былинам сего времени, а не по замышлению Бояню». Он приводил в тексте поэмы две цитаты из произведений Бояна, обращённые к Всеславу и к «хоти» — то ли Святослава Ярославича, то ли Олега Святославича. Считалось само собой разумеющимся, что автор «Слова…» мог черпать сведения о прошедших временах из песен Бояна и, как полагал Е.В. Барсов, отказываясь от подражания в стиле, всё же пытался создать «песнь, подобную Бояновой» .

В.Ф. Миллер вслед за Ю.Венелиным полагал, что Боян попал в «Слово…» из какого-то византийско-болгарского источника, где упоминался Боян, князь болгарский, по одним сведениям — сын болгарского царя Бориса I, а по другим — внук его, сын царя Симеона. И в том и в другом случае жизнь этого Бояна приходилась на конец IX и первую половину X века. Согласно же «Полному месяцеслову Востока» 28 марта отмечалась память «Бояна, князя болгарского, усечённого за Христа около 830 года». По свидетельству кремонского епископа Лиутпранда, на которого ссылался Ю.Венелин, Боян, получивший блестящее образование в Византии, отстранился от государственных дел, которые он предоставил своим братьям, целиком посвятил себя наукам, литературе, поэзии и музыке. Считалось, что он превращался то в орла, то в волка, то в иного зверя.

Конечно, всё это удивительным образом совпадало с образом Бояна, которого мы знаем по «Слову…»: здесь и гусли, и поэзия, и знания («вещий»), и оборотничество — «мысию по древу, серым вълком по земле, шизым орлом под облакы». Может быть, на нашего Бояна пали отблески славы древнего болгарского князя-поэта?

Имя Боян, как давно установили филологи, было весьма широко распространено среди тюрок, но оно встречается и у восточных славян, в том числе у болгар. Известен аварский полководец Боян. В Новгороде была «Боянова улка», а при раскопках 1975 года в том же Новгороде была найдена одна из древнейших берестяных грамот конца XI века с именем некоего Бояна, который жил в Старой Руссе.

Первым не только на зависимость, но и на прямое использование автором «Слова…» в своём творчестве «песен Бояна» с обычной проницательностью указал академик М.Н. Тихомиров. Следом за ним через двадцать с лишним лет это развил и всесторонне аргументировал академик Б.А. Рыбаков: все сведения о событиях XI века и более раннего периода в «Слове…» были связаны, по его мнению, с творчеством Бояна. Монография Рыбакова «Русские летописцы и автор „Слова о полку Игореве“» в известной мере явила собой тот исторический фундамент, на котором можно было вести дальнейшее изучение «Слова…». Не со всем здесь можно было согласиться, не всё казалось справедливым. И всё же это была одна из интересных работ академика, которая дополняла и развивала предшествующую монографию, посвящённую событиям 1185 года.