Пожалуй, именно в этих странствиях, знакомясь с мыслями давно умерших людей и с работами своих современников, которым при нужде можно было написать, позвонить по телефону, с которыми можно было встретиться, чтобы уточнить оттенок мысли, проецирующейся многообещающим рисунком на текст «Слова…», я до конца ощутил счастье иметь предшественников. Вопреки распространённому мнению, что самым счастливым человеком был Адам, потому что каждый анекдот, который он рассказывал, был свежим и никому не известным, я думаю, что Адам был одним из самых несчастных людей. Ведь ему не с кем было обсудить мысли, приходившие в голову. Нельзя было сверить их с традицией, с догадками предшественников, чтобы убедиться в их правильности или ошибочности. У Адама не было ни предшественников, ни собеседников. Ева, конечно, в счёт не шла.
Все исследователи, раскрывавшие загадки «Слова…», одинаково толковали значение фразы: «начати же ся тъй песни по былинамъ сего времени, а не по замышлению Бояню». Казалось бы, здесь кратко и решительно были изложены принципы поэта. Он отмежёвывался от «старых словес», от вымыслов, от песен, славословящих князей, чтобы обратиться к более высокой теме патриотизма: вместо раздоров воспеть единство Руси и призвать к нему «которующих» друг с другом князей. Автор «Слова…» противопоставлял себя Бояну, противопоставлял своё время эпохе Бояна, молодых князей — старым, внуков — дедам. Он отдавал должное Бояну, как того требовала традиция, но сам не хотел иметь с ним ничего общего. Да и как можно было в этом усомниться? Ф.Я. Прийма, обращаясь к авторитету Пушкина, работавшего над переводом «Слова о полку Игореве», приводил место из статьи поэта о «Слове…», где тот писал об этой фразе: «Стихотворцы никогда не любили упрёка в подражании, и неизвестный творец „Слова о полку Игореве“, не преминул объявить в начале своей поэмы, что он будет петь по-своему, по-новому, а не тащиться по следам старого Бояна». «Петь по замышлению Бояню» — это значит действительно ученически подражать, следовать освящённому временем образцу, высокому, хотя, может быть, и несколько обветшавшему, — комментировал слова А.С. Пушкина Ф.Я. Прийма. — Петь «по былинам сего времени» — это петь бесхитростно и непритязательно, не преклоняясь перед каким-либо одним-единственным образцом, т.е. петь так, как пел народ, слагаемые им былины».
Удивительные слова, свидетельствующие, какие бездны времени и психологии творчества лежат между первой половиной XIX века и той далёкой, домонгольской Русью, чей голос слышится для нас в «Слове…»! Вся та эпоха Пушкину представлялась одной тёмной пустыней. Но Пушкин был гениальным поэтом, а гений, видимо, сказывается во всём. Поэтому с прозорливостью, удивительной в любимце муз, он, указывая на самые первые строки «Слова…» («Не лепо ли… начати старыми словесы трудных повестий о пълку Игореве…»), писал: «По мнению переводчиков, поэт говорит: Не воспеть ли нам об Игоре по-старому? Начнём же песнь по былинам сего времени (то есть по-новому) — а не по замышлению Боянову (то есть не по-старому). Явное противоречие!» Пушкин протестовал против вопросительной частицы «ли», считая, что в первой фразе содержится утверждение, а не вопрос.
Пушкин стоял рядом с отгадкой, он уже прикоснулся к ней, но, человек XIX века, он ещё не представлял себе многоразличия сознаний прошлых эпох…
Как о скалу разбивались попытки моих предшественников объяснить «старые словеса» и то настойчивое обращение к Бояну и его творчеству, которое следует в «Слове…» сразу же после отказа автора подражать своему предшественнику. Да, как ни странно, едва лишь отмежевавшись от Бояна и его манеры «песнь творити», автор снова обращается к памяти древнего поэта, восклицая: