Испытания

«Идеал красоты, нормальности у здорового общества не может погибнуть… Если в народе сохраняется идеал красоты и потребности ее, значит, есть и потребность здоровья, нормы, а следовательно, тем самым гарантировано и высшее развитие этого народа».

Ей захотелось процитировать Латисову эти слова хотя бы по телефону. Потом бог весть почему она подумала: «Лучше при личной встрече!»

— Алеша! — крикнула она. — Зайди на минутку!

И, увидев его на пороге комнаты, сказала:

— Не буду я резать цветы.

Он молча вышел и быстро вернулся с большим кувшином. Между прочим, на свои деньги купил — специально для их роскошного сада.

Стал поливать цветы. Но не мог всей душой сосредоточиться — мешало какое-то недоумение.

Оглянулся вокруг и сообразил, что его озадачивает: не два чемодана, как обычно, один с ее одеждой и другой рабочий, были готовы к отъезду, а только один: этюдник, краски, карандаши, бумага были аккуратно сложены на тахте и вроде бы оставались дома.

И будто толкнулась в его сердце смутная догадка. Нарушая молчаливый уговор не вмешиваться без приглашения в личные планы друг друга, он спросил:

— Куда все же едешь-то? Что за командировка?

Она вскинула голову — как имела задорную привычку когда-то в молодости, если трудное дело предстояло.

Сказала:

— В больницу еду завтра… А ты не забывай поливать цветы. Может, доживут до моего возвращения!

— Доживут! — буркнул он. — Еще повыкамариваются!

Ему радостно чудилось: достиг он самого главного, что раньше представлялось ему лишь как спасение балконного садика.

22. Стенные часы

Он заставил себя отодвинуть стул и встать. Так, словно собрав волю в железный кулак, оттолкнулся от праздничного стола. От недопитого — да, недопитого — стакана водки. От знакомой, пронизывающей всего тебя жажды.

Усмехнулся: «Подвиг!»

Мысленно, конечно, дал оценку. Везде и всюду в жизни так: то, что для одного — обычное дело, для другого — подвиг. Тем более дружки уговаривали во главе с Гурием Катулиным: «Завтра прямо отсюда пойдешь встречать, не нарушай компанию!»

Однако он совершил свой вызывающий подвиг!

Странно, что помогло не данное честное слово обязательно встретить. Потому что все же недавно в больнице лежала она, хотя, слава богу, страшенной операции на сердце не потребовалось! И помогло не смутное видение того, как ей будет трудно на вокзале с чемоданами, в которых ее рисунки, рулоны бумаги, холсты, краски, бог весть что. (Смутное видение, ибо ему редко удавалось представить себе переживания другого человека, даже ее.) Совсем не боязнь новой ссоры с ней помогла. И уж, безусловно, не ожидание сандалий и рубашки, хотя и не забыл он об обещанном подарке.

Помогло воспоминание. Одно из совсем немногих хороших воспоминаний, которые уделила ему судьба. Можно сказать, самое лучшее. Другие хорошие были, но с неважнецкой концовкой каждое. Он даже приучил себя всегда ожидать худшего. Судьба умудрялась подмешивать ему в любую удачу каверзное «чуть-чуть».

В юности чуть-чуть не научился играть на гармони. В тот день, когда получил ее в подарок от отца, уходившего на фронт, завалило ее обломками в их домишке, сгоревшем под бомбежкой. Мастером спорта по теннису чуть-чуть не стал — проиграл смешанную парную, безусловно, только из-за нервной партнерши! В туристский круиз по странам Европы чуть-чуть не поехал — опоздал с оформлением характеристики. Верного четвероногого приятеля чуть-чуть не заимел — пропал Тишка в Красном Бору, говорили, Пируэт ногой пихнул пса под мотороллер, стало быть, наверняка изувечило Тишку насмерть.

Медаль за помощь партизанам Алексей Иванович чуть-чуть не получил — нужного документа не хватило: ехать из Москвы в Минск, добиваться, доказывать не захотел.

Каверза с медалью была самая занозистая. Не думал и не гадал, что через столько лет посулят представить к награде, а когда представили, как дурак забыл обо всех предыдущих каверзах судьбы, обрадовался. И хотя наружно никакого счастья старался не показать, наверно, было заметно. Потому что заново переживал он тот давний случай и на предложения дружков пойти обмыть будущую правительственную награду лишь то вытягивал шею, будто крайне удивлен чему-то, то вбирал голову в плечи — привычка еще с детских лет… Не ахти какая важная потребовалась тогда от него помощь, однако факт, что надо было проявить смелость и смекалку.

Воспоминание, которое помогло Горелову совершить нынешний подвиг — воздвигнуться над праздничным столом и удалиться твердыми шагами, — было без всякого «чуть-чуть».

Вскоре после завершения московской Олимпиады начальник инструментального цеха Александр Николаевич Криницкий вручил ему, знатному, так он выразился, токарю, выполнявшему специальные олимпийские заказы, именной подарок — стенные часы.

В красном уголке вручил. После работы задержал людей — не в обеденный перерыв собирал, когда кто жует, кто в домино лупит. И никто не ушел!

Все радовало в этом наилучшем воспоминании, начиная от самих часов — темно-коричневых под дерево, с латунной отделкой под позолоту, солидно отсчитывающих секунды.