Испытательный срок

– ...Сказал мне эти самые слова полторы недели тому назад, – перебил шеф. – Нам придётся трудно. Мы должны заставить коллег себя слушать. Для этого нужны железобетонные доказательства, понимаешь?

Мишка сумрачно кивнул.

– У тебя здесь есть ряд небольших нестыковок, – Верховский взял со стола ручку и обвёл весь сегмент, касающийся Митрофанова. – Например, ты здесь указываешь, что наш уважаемый депутат брал уроки у Лидии Свешниковой. Это невозможно. Свешникова была магом, а твой подозреваемый – колдун.

Старов собрал лоб в складки, втайне ругая себя за то, что не догадался проверить общедоступные данные о Митрофанове.

– Ну, она могла, например, нанять для него наставника, – наугад предположил Мишка. – Если Ноготь – это он, то…

– Давай пока оставим эту часть, – непререкаемым тоном распорядился Верховский. – Сосредоточься на доказательствах его причастности. Остальное выяснится по ходу следствия. И вот ещё что…

Шеф тяжело поднялся на ноги и неторопливо пересёк кабинет. Разбудил недовольно заворчавшую кофемашину, задумчиво погладил панель с блестящими кнопками. По логову поплыл жаркий и крепкий аромат.

– Ты, надеюсь, понимаешь, насколько это опасно лично для тебя? – в упор спросил Верховский, обращаясь к приветливо мерцающему дисплею. – Тебя тоже могут попытаться убрать с дороги. Может, даже небезуспешно. Любой неосторожный шаг…

– Ему вы это говорили? – огрызнулся Мишка, не дожидаясь окончания душеспасительной тирады. – Зарецкому?

Шеф отвернулся наконец от кофемашины и невесело усмехнулся краем рта.

– Ты не представляешь, сколько всего я ему говорил. Он неизменно отвечал, что знает, что делает. Хочется верить.

Мишка бестолково кивнул. Он не смог бы сказать такое Верховскому, даже если бы был железно уверен в своих действиях. В окна монотонно били капли дождя; их мерные удары о стекло отсчитывали пролетающие мимо секунды.

– Будь осторожен, Миш, – сказал Верховский тихо и устало.

Старов ничего на это не ответил. Шеф, несомненно, верно понял его молчание. Чары тишины лопнули; по ушам болезненно хлестнуло ничем не приглушёнными звуками.

Аудиенция была окончена.

LXI. На свет

В тесном зальчике придорожной харчевни было душно и людно. За окнами, затянутыми мутной плёнкой, истекала нудной сыростью непогода; дождь начался прошлой ночью, размыл дороги, напоил воздух липким холодом и, кажется, вознамерился задержаться надолго. В заведеньице с намалёванным на вывеске пузатым бочонком держало оборону упрямое тепло; за одно это можно было простить ему висящую в воздухе вонь кислой браги и немытых тел, толчею и многоголосый гам. По местным меркам тут даже неплохо кормят. Можно было бы переждать здесь ненастье, но дождь – не повод задерживаться на лишнюю половину суток.

Ира зачерпнула деревянной ложкой густое варево, пахнущее луком и капустой. Харчевня явно не относилась к бурно процветающим; мяса здесь не готовили, но за предложенную Ярославом серебряную монетку принесли овощную похлёбку, ноздреватый серый хлеб и тушёную курятину. Роскошная трапеза; обычно приходилось довольствоваться меньшим. Сидеть на краю длинной лавки было неудобно: теснившиеся в проходах завсегдатаи норовили задеть, толкнуть, а то и опасно пошатнуться на нетвёрдых ногах. Ира вместе с драгоценной плошкой вплотную придвинулась к Ярославу; он не возражал – она ведь не мешала прислушиваться к громогласным разговорам соседей по столу.

– Как есть пустая стоит Ежовка, – мрачно вещал носатый мужик в расшитой дорогими цветными нитками бесформенной хламиде. – Свет-бог мне свидетель и Путничек тоже! Ни одной живой душеньки не осталось, – оратор размашисто очертил в воздухе обережный знак. – Ставенки да двери нараспашку стоят, в дома-то зайти страшно: всё гниль, ровно как ежли бы три зимы без тепла стояло. И никогошеньки, ни старого, ни малого…

Сборище взволнованно загудело – недоверчиво и испуганно. Многие принялись вслед за рассказчиком творить священные знаки.

– Боги гневаются…

– Неживые небось безобразят!

– То Стридар-нечестивец забавляется…

– Ш-ш-ш ты! Услышит!

– Услыхал ужо… Братец надысь из города весточку принёс: говорят, опять по-над Браем крамольцы ходят, как в старые времена…

– Так и пусть бы ходили! Они ить неживых-то умели прищучить, не то что нынешние, тьфу…

– Ты б молчал побольше! Храмовые за такие речи знаешь что с людьми делают?

– А ты мне не кажи, не кажи! Поболе твоего знаю!

Гвалт мало-помалу перерос в безобразную ругань. Гневно застучали по столу кулаки и днища глиняных кружек; выудить отдельные слова из мешанины сердитых голосов стало невозможно. Ярослав, повернув голову, обратился к мирно обедающему соседу; Ира не различила бы его слов, не сиди она так близко.

– Добрый человек, – тихо проговорил Зарецкий, стараясь, как всегда, не привлекать к себе внимания сверх необходимого, – а далеко ли та Ежовка?

Сосед отвлёкся от похлёбки и смерил его оценивающим взглядом.

– А ты не из здешних, что ли, будешь?

– Не из здешних, – легко согласился Ярослав. – Из вихорских.