Испытательный срок

Он вёл машину. Должно быть, в Москве шесть-семь часов вечера, и папа уже едет домой. Хорошо, что они с мамой не знают, куда занесло непутёвую дочку. Папа вообще в молодости вряд ли представлял, в какую головную боль может вылиться для него женитьба на ведьме. А может, представлял – и всё равно женился. В любом случае, это был с его стороны весьма самоотверженный шаг.

– Оля…

Сестра в одиночестве целеустремлённо шагала куда-то мимо роскошных витрин, в которых метались солнечные отблески. Центр Москвы. Что ей там понадобилось? Личико сестры выглядело встревоженным и решительным. Хоть бы не натворила глупостей… У неё ведь ещё даже удостоверения нет…

– Максим. Макс…

Отражение зарябило и растворилось. Из плошки на Иру глянуло её собственное разочарованное лицо. От нетерпеливого прикосновения оно рассыпалось светлыми бликами, потом вновь собралось воедино и не захотело никуда исчезать. Колдовство не работало.

– И-и-и, чего нос повесила, девонька?

Ира взвизгнула. Где-то в вышине сердито захлопали птичьи крылья, в костёр посыпались сухие хвоинки.

– Тихон! Напугал!

– Уж прости мне, то не со зла, – повинилось лихо, усаживаясь поодаль от огня и подбирая под себя ноги. – Гляжу, закручинилась чего-то, дай, думаю, выспрошу…

– Не надо, – буркнула Ира и выплеснула воду в кусты. – Лучше расскажи что-нибудь.

– Про что ж рассказать-то?

– Ну… Про дальние страны и хорошие времена, – она вздохнула и протянула к костру мокрые ладони. – Что-нибудь доброе.

Тихон многозначительно хмыкнул, поскрёб в затылке и завёл напевную, неожиданно складную речь. Он говорил о свободных городах Ильгоды, от века не знавших над собой ничьей воли; о покинутой ныне стране Ястра, где не было места зиме, а великолепные дворцы тонули в зелени фруктовых садов; о своенравных поморянах, мореходах и воинах, привозивших на ярмарки белоснежные медвежьи шкуры и крепкие моржовые клыки. О великих сказителях, чьи песни до сих пор поют от Льдистого моря до Журавлиных степей. О чудовищах, затаившихся среди непролазных болот и буреломных чащ; о сразивших их храбрых волхвах – мужчинах и женщинах, имена которых ничего Ире не говорили. Тихон осмотрительно выбирал истории с хорошим концом и отстранённо щурил единственный глаз на постреливающее искрами пламя. Груда полусырого хвороста понемногу таяла; густела тьма за пределами очерченного пламенем круга. Время плавилось в исходящем от костра ласковом тепле.

Тихон первым услышал негромкие шаги. Прервал рассказ, встрепенулся, улыбнулся лукаво:

– И-эх, девонька, в другой раз доскажу!

Ира обернулась и ойкнула от неожиданной боли в затёкших мышцах. Гибкая тень без страха шагнула в круг света, стремительно обретая знакомые черты. Тихон вскочил на ноги и принялся обираться, стряхивая с рубахи хвоинки.

– Вот, значит, как и велено – сберёг, устерёг да побасенкой развлёк! – молодцевато отрапортовал он. – Могу и ещё, ежли надобно!

– Нет, Тихон, не нужно, – устало отозвался Ярослав. – Отдыхай.

Лихо верноподданически тряхнуло патлами и растаяло в воздухе. Зарецкий красноречиво покосился на предательски торчащую из сумки нетронутую краюху хлеба.

– Не слушаешься меня, – укоризненно сказал он Ире, усаживаясь рядом на прогретую костром землю.

– Да как-то не хотелось есть, – она не покривила душой: кусок и правда в горло не лез. – Тихон так интересно рассказывал…

– Что рассказывал?

– Истории разные, – Ира вытащила из сумки завёрнутый в тряпицу сыр и разломила кусок на две не слишком равные части. – А там как?

Ярослав помрачнел. Он вытащил из ножен нож, прокалил его в пламени, тщательно вытер и принялся сосредоточенно нарезать предназначенный к ужину кусок сыра, словно в мире не было занятия важнее.

– Туманницы, – осторожно сказал наконец Зарецкий. – Много. Голодные.

– Они ещё там? – испуганно ахнула Ира.

– Нет, конечно. Наелись и разбежались, – с отвращением бросил Ярослав. – Идеальное преступление.

– Это опять Ергол?

– Не зови его по имени, пожалуйста. Перенервничаешь – услышит, – Ярослав сложил нарезанный сыр в пустую плошку и занялся хлебом. – Хватит страшных сказок на ночь. Самочувствие как?

– Порядок, – Ира взяла у него всё ещё мягкий ломоть и положила сверху кусочек сыра. – У костра очень тепло.

– Хорошо.

Резко пахнущий сыр казался лучшим в мире деликатесом. Ярослав как-то раз пошутил, что к их изысканной ежевечерней трапезе не хватает только белого вина. Воздух пах влажной землёй, хвоей и дымом; под шатром мохнатых еловых ветвей было почти уютно. Ира покладисто сгрызла свою порцию, завернулась в высохший у костра тёплый плащ и уселась на сооружённой из лапника лежанке. Теперь, когда отпустила тревога, её понемногу начинало клонить в сон.

– На рассвете подъём, – сообщил Ярослав. Он ополоснул из фляги опустевшую плошку, убрал в сумку остатки припасов и опустился на колени рядом с Ирой; горячие пальцы коснулись её виска, скользнули вдоль щеки к бьющейся на шее жилке. – Ночью будет холодно. Ложись поближе к огню.