Испытательный срок

– В тридцать вторую, – наугад соврала Ира, чувствуя, как греется зачарованная подвеска.

Тётка ещё разок зыркнула на них и вернулась к кроссвордам. Проигнорировав лифт, Оксана решительно свернула на лестницу. Подниматься придётся прилично; смутно помнившийся вид из окна предполагал солидную высоту. Непомерно длинные пролёты выпивали последние силы вместе с остатками храбрости. Вдруг их там ждут? Вдруг они вляпаются в какие-нибудь следящие чары? Вдруг уже вляпались?

– Вот, – уверенно сказала Ксюша, едва взобравшись на лестничную клетку шестого этажа. – Погоди-ка, проверю…

Она вытянула руки перед собой, словно ощупывая что-то невидимое. Нервно облизнула губы, отбросила со лба прядь блестящих волос. Обшитая светлым деревом дверь внушала ей беспокойство.

– Сняла, – проговорила наконец Оксана. Голос её слегка дрожал. – Почти всё, но… эти можно не трогать. У тебя ключи есть или будем ломать замок?

– Погоди, не надо ломать, – отозвалась Ира и прижала пальцем кнопку звонка, вызвав к жизни приглушённую мелодичную трель по ту сторону стены.

За дверью всё было тихо. Домовые умеют быть бесшумными. А ещё капризными и недоверчивыми, особенно в отсутствие хозяев. Ира осторожно опустилась на корточки и, стараясь не говорить слишком громко, позвала в замочную скважину:

– Прохор! Проша! Открой, пожалуйста!

Тишина. Неужели с ним что-нибудь случилось? Домовые не покидают жилище по своей воле, пока от дома остаётся хоть пара стен. Прохор очень старый, он долго сидел здесь совсем один, он мог не выдержать…

– Проша! Мне очень нужна помощь, пожалуйста, открой! – взмолилась Ира. – Это я. Ты меня помнишь? Вот, смотри, что у меня есть…

Она торопливо высвободила из-под воротника амулет. Помнится, Прохора тогда разозлило, что наглая гостья взяла вещицу; может быть, он согласится помочь в обмен на подвеску? Расставаться с амулетом не хочется, но жалеть о камушке, хоть и бесценном, глупо, когда на кону жизнь. Синяя капелька остро сверкнула в лучах солнца, бьющего в высокие окна. Тихо щёлкнул замок.

– Гостьюшка пришла, – констатировал домовой, окидывая Иру цепким взглядом блестящих чёрных глаз. Она не поняла, рад он ей или нет. – Пущай заходит. Только хозяина дома нетути…

– Я знаю, – выдавила Ира. Она поднялась на ноги и переступила порог; Оксана, настороженно озираясь, шагнула следом и прикрыла за собой тяжёлую дверь. – Проша, хозяин в большой беде.

Домовой совсем по-человечески прижал ко рту мохнатые лапы.

– Ох, отчаянная душенька… Что ж натворил?

Ира, сбросив туфли, уселась перед Прохором на колени. Так казалось честнее. Ксюша молчала, хмуря брови. Сколько она знает? Наверное, не очень много…

– Ничего плохого, – слова неохотно протискивались сквозь болезненно сжавшееся горло. – Это из-за… из-за тайн. Есть такой закон…

– Плохой закон, – пробормотал домовой и горестно качнул длинными ушами. – Э-э-эх, учила ить хозяйка – молчать надыть, молчать да не высовываться…

– Кто такая хозяйка? – резко спросила Ксюша. Ира вздрогнула, услышав её голос.

Прохор недоверчиво зыркнул на Тимофееву из-под кустистых бровей и ничего не сказал.

– Кто, Проша? – зачем-то повторила Ира. В этом может быть смысл. Если женщина, которую домовой зовёт хозяйкой, знает что-то важное… Кто бы она ни была… Пусть лучше Оксана с ней разговаривает…

– Хозяйка, – печально повторил Прохор. – Великая чародейка. Волшебница. Всё на свете знала… Всему его, егозу, научила… Так и говорила – погубит ить себя о-про-мет-чи-во-стью, душенька беспокойная…

– Свешникова, – сказала Ксюша. – Да ведь? Они, кажется, родственники…

Прохор молча моргнул.

– Она давно умерла, – сообщила Тимофеева. Прохор болезненно дёрнулся, словно его ударили током. – Если что-то и знала, теперь уже всё…

Вот как. Тогда понятно. Домовой, перейдя к наследнику вместе с жильём, не мог не звать Ярослава хозяином, но покойную Свешникову, похоже, слишком любил. Могла она доверить ему что-то важное? Записи, дневники, хотя бы несколько драгоценных слов…

– А ты знаешь, Проша? – отчаянно спросила Ира. – Должно быть что-нибудь… Что всё объясняет… Почему не сработала клятва…

– Прохор знает, – тихо сказал домовой.

Оксана где-то за спиной торжествующе хмыкнула.

– Скажи, пожалуйста, – шёпотом проговорила Ира, будто просьба её граничила с непристойностью. – Мы ничего плохого не сделаем. Хочешь, поклянусь?

– Не надо это, – быстро сказал домовой. – Злое дело – клясться… Прохор всё одно сказать не может. Закон такой, что Прохора слушать не будут.

Вот же чёрт! Он прав: нежить неправоспособна, она не может свидетельствовать в суде, её слова ничего не значат… Почему Верховский не напомнил об этом? Сам забыл? На что-то надеялся?

– У Прохора есть, – продолжил домовой, внимательно глядя на Иру, – как того отыскать, которого будут слушать…

Оксана выругалась себе под нос. Ира сердито на неё оглянулась. Сейчас Прохор обидится, откажется разговаривать, и тогда всё. Других ниточек нет.

– Как отыскать, Проша? – как можно мягче спросила Ира

Домовой с сомнением пожевал губами.