Итак, мы выбрались из роботакси, и оно, мигнув на прощание габаритами, умчалось обратно в Муром. Мы стояли на заросшей настоящей живой травой дороге, упиравшейся в деревянные ворота. За воротами высился сложенный из золотистых бревен терем с крытой красной черепицей крышей. На крыше виднелось какое-то нелепое сооружение из веток, в котором я, не без помощи планшета, опознал птичье гнездо! Самой птицы я не заметил, но само наличие гнезда заставило меня встревожиться – птицы переносят огромное количество разнообразных инфекций, в том числе и тех, против которых у нас нет иммунитета. Одна из легендарных пандемий древности так и называлась – птичий грипп!
Слон потоптался, осматриваясь. Потом подошел к воротам и надолго задумался, изучая их в поисках домофона.
– Слон, – подал голос Тайсон, – ты это, постучи, что ли, в-на?
КумТыква снова запустил свой дрон – он был совсем крошечный, размером не больше воробья. Дрон резво взлетел над кронами деревьев и завис над двором бревенчатого терема. КумТыква внимательно изучал картинку у себя на планшете.
– Слон, – сказал он медленно, – не надо стучать. Нам сейчас откроют.
В воротах открылась незаметная прежде калитка. Из нее вышел высокий худой старик в рубашке с коротким рукавом. Руки у него были длинные и бугрились мускулами – даже Тайсон позавидовал бы. Лицо у старика было странное – какого-то коричневого цвета. Может быть, старческая пигментация?
– Ну, слава богу, – сказал старик, приближаясь к Слону, – приехал, внучек!
С этими словами он нарушил социальную дистанцию, подошел вплотную к ошеломленному Слону и крепко обнял его своими мускулистыми ручищами. Слон дернулся, пытаясь вырваться, лицо его побелело от ужаса, но старик вцепился в него как клещ – если, конечно, вы в состоянии вообразить себе почти двухметрового накачанного клеща.
– Дедушка, – пискнул полузадушенный Слон, – пусти, нельзя же так, нельзя!
– Почему нельзя? – удивился старик, но объятия разжал. – Что случилось-то?
– Ну… – Слон замялся. – Не принято у нас. Дистанция. Личное пространство, дед.
Старик посмотрел на него с ласковой укоризной – так смотрят на нашкодившего несмышленыша.
– И друзей привез! – радостно произнес он, приближаясь к КумТыкве и протягивая ему свою руку. – Ну, будем знакомы! Я – Петр Петрович, дед этого бодипозитивного юноши.
КумТыква как зачарованный смотрел на приближающуюся к нему ладонь. Потом сглотнул и очень осторожно, как сапер, деактивирующий готовую взорваться бомбу, пожал.
– Пьетро Цуккино, – сказал он вежливо. – Одноклассник.
Я запоздало вспомнил, что КумТыква наполовину итальянец и прозвище его пошло от фамилии.
– Тезка, значит, – добродушно прогудел дед Слона, хлопая его по плечу. – Рад, рад. Прего, так сказать, рагацци!
С этими словами он приблизился к Тайсону и Кэнди. Но поскольку эта парочка уже и так попрала все нормы общественной морали, знакомство с ними прошло без особых проблем. Тайсон энергично потряс руку Петра Петровича, а Кэнди сделала неожиданно изящный книксен – все-таки изучение обычаев прошлого не прошло для нее даром.
А после этой сладкой парочки страшный дед подошел к нам со Скисой.
Скиса заметно побледнела, и я решил, что спасу ее во что бы то ни стало.
– Артем, – сказал я, шагнув вперед и загородив Скису собой. – Очень приятно познакомиться, Петр Петрович.
Пожимать руку незнакомому человеку было… жутко? неприятно? отвратительно? Пожалуй, нет. Рука Петра Петровича оказалась крепкой, сухой, доброй – если так можно сказать о руке. Но ощущение все равно было очень странное. Как будто прыгаешь с борта самолета в пустоту – я смотрел такие видосы – и камнем летишь к земле, а парашют все не раскрывается.
– А что же барышня стесняется? – Дед Слона отпустил мою руку и легко отодвинул меня с дороги. – Что глазки потупила? Ох ты, господи, сейчас заплачет!
Я уже упоминал, что Скиса склонна к депрессиям. Но никогда не видел, чтобы переход от радостно-возбужденного состояния к крайней печали осуществлялся так быстро.
– Простите, – проговорила она едва слышно. – Простите меня. Я… просто… мне очень жаль…
– Жаль? – Петр Петрович выглядел растерянным. – Отчего же, милая?
– Все это, – Скиса обвела рукой окружавший усадьбу лес, – такое… такое красивое… такое живое…
Старик отступил на шаг, внимательно вгляделся в готовые пролиться слезами влажные глаза Скисы.
– Бедняжка, – сказал он глуховато. – Бедные, бедные вы дети.
Скиса все-таки заплакала.
– Ее Кристина зовут, – зачем-то пояснил я.
– Подружка твоя? – деловито спросил Петр Петрович. Ответить я не успел – он сгреб меня и плачущую Скису за плечи и потащил к воротам. – Ну, все, хватит на пороге стоять! За стол, за стол. С дорожки-то устали, проголодались… Ничего… ничего…
Фильм мы в итоге сняли.