Возвращаясь въ Мальбуа, молодой человкъ погрузился въ печальныя размышленія. Онъ только что наткнулся на полное невжество, на слпую и глухую инертную массу, громадную силу, спавшую непробуднымъ сномъ на лон земли. За Бонгарами скрывались обширныя пространства, населенныя такими же невжественными людьми, которые погрязли въ тупомъ прозябаніи, и не скоро еще настанетъ время, когда они проснутся. Тутъ дло касалось цлаго народа, который нужно было просвтить, чтобы онъ, наконецъ, доросъ до пониманія истины и справедливости. Но какой громадный трудъ, сколько усилій нсколькихъ поколній потребуется на то, чтобы разбудить эту спящую массу и обработать двственную почву! Въ настоящее время большая часть населенія находилась въ період младенчества, только что начиная лепетать. Такъ, напримръ, Бонгаръ представлялъ собою совершенно некультурную единицу; онъ не могъ быть справедливымъ, потому что ничего не зналъ и ничего знать не хотлъ.
Маркъ повернулъ налво и, пройдя большую улицу, очутился въ одномъ изъ бднйшихъ кварталовъ Мальбуа. Протекавшая здсь рчка Верпиль была загрязнена стоками изъ фабрикъ, и рабочее населеніе ютилось въ самыхъ жалкихъ домахъ, среди зловонія узкихъ, грязныхъ улицъ. Тамъ, на улиц Плезиръ, жила семья каменщика Долуара, занимая четыре комнаты нижняго этажа, надъ винной лавкой. Маркъ, не зная точнаго адреса, осматривался по сторонамъ, когда наткнулся на группу рабочихъ, пришедшихъ съ ближайшей постройки; они сидли у окна лавки и пили вино, громко разговаривая по поводу вчерашняго преступленія.
— Я говорю, что жидъ способенъ на все, — кричалъ одинъ изъ рабочихъ, высокій блондинъ. — У насъ въ полку былъ жидъ: онъ воровалъ, и это не мшало ему попасть въ ефрейторы, потому что жиды умютъ выпутаться изъ всего.
Другой каменщикъ, маленькаго роста, брюнетъ, пожалъ плечами.
— Согласенъ, что жиды вообще дрянной народъ, но кюрэ будутъ еще почище.
— О! кюрэ! между ними попадаются ужасные господа, — продолжалъ первый. — Но все-таки, какіе бы они ни были, они — французы, между тмъ какъ жиды — это такая сволочь: они уже два раза продали Францію врагамъ!
Тогда второй спросилъ его, пораженный такимъ заявленіемъ, не вычиталъ ли онъ это въ «Маленькомъ Болонц».
— Нтъ, я самъ не читалъ: не люблю ломать себ голову надъ газетами; но мн говорили товарищи; впрочемъ, это знаютъ ршительно вс.
Каменщики, казалось, удовлетворились такимъ отвтомъ и медленно допивали свои стаканы. Они вышли изъ погребка на улицу; Маркъ, слышавшій ихъ разговоръ, обратился къ высокому блондину, спрашивая адресъ каменщика Долуара. Рабочій разсмялся.
— Долуаръ! Это буду я самъ, сударь; я живу здсь, — вотъ окна моей квартиры.
Высокій малый, сохранившій отчасти военную выправку, отъ души смялся, что его же и спросили объ его адрес. Блокурые усы были залихватски закручены, открывая блые зубы; лицо было красное, здоровое; большіе голубые глаза имли честное и открытое выраженіе.
— Вы не могли удачне выбрать человка для справки, сударь, — смялся онъ. — Что вамъ отъ меня угодно?
Маркъ, глядя на него, чувствовалъ невольную симпатію, несмотря на т ужасныя слова, которыя долетли до его слуха. Долуаръ работалъ много лтъ у подрядчика Дарраса, мэра Мальбуа, и считался хорошимъ работникомъ; иногда онъ выпивалъ лишку, но всегда отдавалъ заработанныя деньги жен. Ему случалось ругать хозяевъ, считать ихъ жадными, скрягами, но въ душ онъ уважалъ Дарраса, который зарабатывалъ много денегъ, стараясь въ то же время держаться съ рабочими на товарищеской ног. На немъ лежалъ особый отпечатокъ, благодаря трехлтней военной служб. Когда кончился срокъ, Долуаръ съ восторгомъ покинулъ казармы, радуясь своему освобожденію посл тяжелой военной дисциплины. Но онъ не могъ вычеркнутъ изъ памяти этихъ трехъ лтъ и почти ежедневно вспоминалъ какой-нибудь случаи изъ своей военной жизни. Рука его, привычная къ ружью, теперь плохо справлялась съ киркой, и онъ принялся за работу неохотно, утративъ прежнюю силу воли, привыкнувъ къ продолжительной бездятельности, исключая часовъ ученія. Онъ уже не могъ сдлаться прежнимъ образцовымъ работникомъ. Казарменная жизнь отравила его существованіе; онъ любилъ болтать и придирался къ каждому случаю, чтобы пускаться въ длинныя разсужденія, впрочемъ, довольно туманныя и сбивчивыя. Онъ ничего не читалъ и, въ сущности, ничего не зналъ, но упорно стоялъ на извстной патріотической точк зрнія, которая состояла въ томъ, чтобы помшать евреямъ продать Францію.
— Ваши дти посщаютъ свтскую школу, — сказалъ Маркъ, — и я пришелъ по порученію учителя, моего товарища, Симона, чтобы сдлать одну справку… но я вижу, что вы не принадлежите къ друзьямъ евреевъ…
Долуаръ продолжалъ смяться.
— Правда, господинъ Симонъ — жидъ, но до сихъ поръ я его считалъ честнымъ человкомъ… Какую вамъ нужно справку, сударь?
Когда онъ узналъ, что все дло заключалось въ томъ, чтобы узнать у дтей, имли ли они въ класс такой листъ прописей, Долуаръ воскликнулъ:
— Что-жъ, это пустяки, если вы этого желаете… Зайдите ко мн на квартиру: дти теперь дома.