Истина

Его жена сама отворила двери. Маленькая, толстенькая брюнетка, съ серьезнымъ и упрямымъ лицомъ, она являлась полною противоположностью мужа; у нея былъ низкій лобъ, большіе, открытые глаза и широкій подбородокъ. Въ двадцать девять лтъ у нея уже было трое дтей, а четвертымъ она была беременна, и видно было, что она ходила послднее время; тмъ не мене она проявляла большую дятельность, вставала первою и ложилась послднею, постоянно скребла и чистила, была очень трудолюбива и экономна. Только посл третьяго ребенка она бросила швейную мастерскую и теперь занималась исключительно хозяйствомъ, но съ сознаніемъ, что она честно зарабатываетъ свой хлбъ.

— Этотъ господинъ — другъ школьнаго учителя и желаетъ поговорить съ ребятами, — сказалъ Долуаръ.

Маркъ вошелъ въ маленькую комнатку, столовую, содержавшуюся въ большой чистот. Налво дверь въ кухню была открыта настежь; прямо изъ столовой была видна спальня супруговъ и дтей.

— Огюстъ! Шарль! — позвалъ отецъ.

Огюстъ и Шарлъ прибжали на зовъ отца; одному было восемь лтъ, другому — шесть; за ними вошла сестра ихъ Люсиль, четырехъ лтъ. Дти были здоровыя и сильныя; въ нихъ соединились особенности мужа и жены; младшій былъ меньше ростомъ и казался умне старшаго; двочка была прелестна и улыбалась, какъ умютъ улыбаться блондинки, съ нжною привтливостью.

Но когда Маркъ вынулъ листокъ прописей и, показывая его мальчикамъ, началъ ихъ разспрашивать, госпожа Долуаръ, не сказавшая еще ни слова, заявила, опираясь на спинку стула, съ самымъ ршительнымъ видомъ:

— Простите, сударь, но я не хочу, чтобы мои дти вамъ отвчали.

Она произнесла эти слова очень вжливо, безъ задора, какъ добрая мать, которая исполняетъ свой долгъ.

— Но почему же? — спросилъ Маркъ.

— Потому что намъ незачмъ путаться въ исторію, которая принимаетъ очень плохой оборотъ. Со вчерашняго дня мн просто прожужжали уши, и я ничего не хочу имть общаго съ этимъ дломъ, — только и всего.

Когда Маркъ продолжалъ настаивать, защищая Симона, она сказала:

— Я не говорю ничего дурного про господина Симона, и мои дти никогда на него не жаловались. Если его обвиняютъ, пусть онъ защищается, — это его дло. Я всегда останавливала мужа, чтобы онъ не мшался въ политику, и если онъ захочетъ меня слушать, то всегда будетъ держать языкъ за зубами и займется своимъ ремесломъ, оставляя въ поко и жидовъ, и кюрэ. Все это, въ сущности, та же политика.

Она никогда не ходила въ церковь, хотя и окрестила всхъ дтей, и не препятствовала имъ готовиться къ конфирмаціи. Такъ полагалось. Она была консервативна по инстинкту, не отдавая себ отчета, вся погруженная въ свое семейное благополучіе и опасаясь, какъ бы какая-нибудь катастрофа не лишила семью куска хлба. Она продолжала съ упорствомъ ограниченнаго ума:

— Я не желаю, чтобы насъ запутали въ это дло.

Эти слова имли ршающее значеніе, и Долуаръ долженъ былъ имъ подчиниться. Вообще онъ не любилъ, если жена при постороннихъ высказывала свою волю, хотя самъ слушался ея и подчинялся ея руководству. На этотъ разъ онъ не оспаривалъ ея ршенія.

— Я не обдумалъ дла, какъ слдуетъ, сударь; жена права: такимъ бднякамъ, какъ мы, лучше сидть смирно. Въ полку у насъ былъ такой человкъ, который разсказывалъ всякія исторіи про капитана. Ну, его и не пожалли, голубчика!

Маркъ поневол долженъ былъ покориться обстоятельствамъ и сказалъ:

— То, что я хотлъ спроситъ у ребятъ, у нихъ спроситъ, вроятно, судъ. Тогда они поневол должны будутъ отвчать.

— Что-жъ! — спокойно произнесла госпожа Долуаръ. — Пусть ихъ спрашиваютъ, и мы тогда увидимъ, что надо будетъ сдлать. Они отвтятъ или не отвтятъ, смотря, какъ я захочу; дти — мои, и никому нтъ до нихъ дла.

Маркъ поклонился и вышелъ въ сопровожденіи Долуара, который спшилъ на работу. На улиц каменщикъ почти извинялся передъ нимъ; его жена не особенно уступчива, но когда она разсуждаетъ справедливо, то тутъ ничего не подлаешь.

Простившись съ каменщикомъ, Маркъ почувствовалъ сильный упадокъ духа; стоило ли длать еще попытку — идти къ маленькому чиновнику Савену? Въ семь Долуара онъ не встртилъ такого ужаснаго невжества, какъ у Бонгара. Здсь наблюдалась слдующая ступень: люди были нсколько культурне, и мужъ, и жена, хотя и неграмотные, соприкасались съ другими классами и понимали нсколько шире вопросы жизни. Но и надъ ними взошла еще неясная заря; они шли ощупью среди сплошного эгоизма, и отсутствіе солидарности заставляло ихъ совершать великіе проступки по отношенію къ своимъ ближнимъ. Они не были счастливы, потому что не понимали гражданской добродтели и не знали, что ихъ личное счастье возможно лишь при счасть другихъ людей. Маркъ размышлялъ о великомъ зданіи человчества, окна и двери котораго въ продолженіе вковъ всми силами стараются держать на запор, между тмъ какъ ихъ надо было бы открыть настежь для того, чтобы дать доступъ свту и теплу.

Онъ повернулъ, однако, за уголъ улицы Плезиръ и очутился въ улиц Фошъ, гд жилъ Савенъ. Онъ устыдился своего малодушія и, взойдя на лстницу, позвонилъ у дверей; ему открыла госпожа Савенъ и, узнавъ объ его желаніи повидать мужа, сказала: