Истина

Лемарруа сидлъ въ своемъ кабинет, большой комнат, убранной въ строгомъ стил, когда къ нему вошелъ Маркъ; завидя его, онъ всталъ ему навстрчу и протянулъ об руки съ привтливой, добродушной улыбкой. Брюнетъ, съ небольшою просдью, хотя ему было почти пятьдесятъ лтъ, Лемарруа поражалъ блескомъ живыхъ, черныхъ глазъ и красивымъ профилемъ, какіе выбиваются на медаляхъ.

— А! Мой милый! Я жду васъ и догадываюсь, что именно привело васъ сюда!.. Какое ужасное дло — этотъ процессъ Симона! Онъ невиненъ, несчастный! Доказательствомъ его невинности служитъ то остервенніе, съ какимъ его хотятъ затравить… Я — на вашей сторон! О, всмъ сердцемъ и душой!

Обрадованный такимъ сердечнымъ пріемомъ и успокоенный, что встртилъ наконецъ честнаго человка, Маркъ поспшилъ ему объяснить, что пришелъ просить его всесильной поддержки. Надо же было что-нибудь предпринять; нельзя покинуть невиннаго и допустить, чтобы его осудили. Но Лемарруа перебилъ его, разводя руками:

— Дйствовать?.. Конечно!.. Однако, что же мы сдлаемъ, если общественное мнніе противъ насъ? Весь округъ теперь въ смятеніи!.. Вамъ, конечно, извстно, что положеніе становится все боле и боле обостреннымъ… А вдь въ будущемъ ма выборы, — осталось всего девять мсяцевъ! Разсудите сами, какъ осторожно приходится дйствовать, чтобы не погубить окончательно республику?

Онъ слъ въ кресло и вертлъ въ рукахъ большой разрзной ножъ изъ слоновой кости. Онъ началъ высказывать Марку вс свои опасенія, описывать ту сумятицу, которая царитъ въ округ благодаря проискамъ соціалистовъ, отвоевавшихъ себ позицію. Онъ ихъ, конечно, не боялся, потому что пока ни одинъ кандидатъ изъ соціалистовъ не пройдетъ; но вдь и на прошлыхъ выборахъ въ число депутатовъ попали два реакціонера, въ томъ числ и Сангльбефъ, только потому, что боялись пропустить соціалиста. Въ ма борьба поведется еще съ большимъ ожесточеніемъ. Самое слово «соціалистъ» принимало въ его устахъ какое-то особенное злобное значеніе; видно было, что буржуазная республика не на шутку боялась надвигающагося соціалистическаго броженія.

— Такъ вотъ, дорогой мой, что же вы мн прикажете длать? Какъ вамъ помочь? Вы сами понимаете, что я связанъ по рукамъ и ногамъ, что я долженъ считаться съ общественнымъ мнніемъ… О! Я за себя не боюсь, я увренъ, что меня выберутъ; но вдь я долженъ выказать солидарность со своими коллегами, чтобы не поставить ихъ въ непріятное положеніе… Не правда ли? Еслибы дло еще касалось только моего личнаго мннія, то я, конечно, прокричалъ бы на всхъ углахъ о томъ, что я считаю правдой; но тутъ замшанъ престижъ республики, и не можемъ же мы подвести ее подъ бду. Еслибы вы знали, какое переживаемъ омерзительное душевное настроеніе!

Затмъ онъ началъ жаловаться на префекта Энбиза, который вчно красовался съ моноклемъ въ глазу, напомаженный и расфранченный, и нисколько не помогалъ ему, ршительно ни въ чемъ, боясь потерять хорошее мнніе о немъ министра или провиниться въ глазахъ іезуитовъ; онъ постоянно повторялъ, точно школьникъ, боящійся начальства: «Избавьте меня отъ скандаловъ!» Ясное дло, что онъ склонялся на сторону духовенства и военныхъ, и за нимъ надо было зорко слдить, не противорча слишкомъ рзко его тактик и склонности къ компромиссамъ.

— Вы видите, мой дорогой, что въ продолженіе этихъ девяти мсяцевъ я не могу ничего предпринять; я долженъ остерегаться каждаго неловкаго шага, взвсить каждое слово, иначе меня освищутъ на столбцахъ газеты «Маленькій Бомонецъ» и тмъ доставятъ еще большее торжество клерикаламъ. Процессъ Симона пришелся въ очень неблагопріятное время… Еслибы не выборы! О, я бы сейчасъ выступилъ на борьбу!

И вдругъ, несмотря на свое обычное спокойствіе духа, онъ вышелъ изъ себя.

— Къ тому же вашъ Симонъ, мало того, что посадилъ намъ на шею такое непріятное дло, въ самый неподходящій моментъ, онъ имлъ еще неосторожность выбрать своимъ защитникомъ адвоката Дельбо, соціалиста, это пугало всхъ здравомыслящихъ людей. Это ужъ черезчуръ, и, право, можно подумать, что вашъ Симонъ хочетъ, чтобы его осудили во что бы то ни стало.

Маркъ слушалъ все время со стсненнымъ сердцемъ, чувствуя, что ему пришлось пережить новое разочарованіе. Онъ зналъ, что Лемарруа — честный человкъ: онъ такъ часто доказывалъ на дл свои республиканскіе принципы.

— Но вдь Дельбо — прекрасный защитникъ! — воскликнулъ онъ наконецъ. — И если нашъ бдный Симонъ избралъ его — значитъ, онъ иметъ къ нему довріе и надется, что онъ справится съ этимъ дломъ. Впрочемъ, едва ли другой адвокатъ и взялся бы за это дло… Времена нынче такія, что вс сдлались трусами.

Лемарруа почувствовалъ, какъ это слово ударило его по лицу. Онъ сдлалъ рзкое движеніе, но сдержался и даже пытался улыбнуться.