Истина

Давидъ и Маркъ, посл разговора съ Дельбо, принялись за розыски съ новою энергіею. Ихъ предположенія оправдались въ томъ смысл, что въ самомъ лагер клерикаловъ загорлась борьба, и они почувствовали надежду, что эта борьба поможетъ ихъ длу. Аббатъ Кандьё, настоятель церкви въ Мальбуа, не скрывалъ своей увренности въ невинности Симона. Онъ, конечно, не допускалъ и мысли, что преступникомъ могъ быть одинъ изъ братьевъ, хотя ему были извстны многіе скандалы, происшедшіе въ ихъ общежитіи. Причина его неудовольствія противъ ожесточенной борьбы, которую подняли іезуиты съ цлью погубить Симона, заключалась въ томъ, что онъ терялъ своихъ прихожанъ. Благодаря успхамъ братьевъ; аббатъ былъ настолько просвщенный и разумный человкъ, что приходилъ въ отчаяніе изъ-за достоинства самой церкви, считая, что т средства, которыми не брезгуютъ братья, роняютъ величіе церкви. Когда онъ замтилъ, что все общество прониклось воззрніями, которыя ему навязали іезуиты, онъ замолчалъ, не будучи въ силахъ побороть общественное мнніе; онъ предпочиталъ ни единымъ словомъ не касаться этого дла; приходъ его все уменьшался, церковь бднла, и онъ дрожалъ, какъ бы эти люди совсмъ не погубили его религіи истиннаго милосердія и не замнили ее другой, основанной на пропаганд низкихъ и недостойныхъ суеврій. Единственнымъ его утшеніемъ было то, что его начальникъ, епископъ Бержеро, вполн раздлялъ его образъ мыслей; онъ любилъ его и часто навщалъ. Самъ монсеньеръ отлично зналъ, что и его обвиняли въ недостаточномъ почтеніи къ Риму и еще въ томъ, что его просвщенная религіозность не мирилась съ извстнымъ идолопоклонствомъ, изъ котораго іезуиты извлекали большія выгоды. Св. Антоній Падуанскій, въ часовн Капуциновъ, попрежнему привлекалъ массу поклонниковъ и являлся могущественнымъ конкуррентомъ приходской церкви св. Мартина, гд служилъ любимый епископомъ аббатъ Кандьё. Монсеньеръ былъ особенно озабоченъ тмъ, что чувствовалъ за капуцинами вліяніе іезуитовъ и всей дисциплинированной арміи отца Крабо; онъ постоянно сталкивался съ вліяніемъ этого послдняго на паству, съ его интригами, и опасался, что въ конц концовъ отцу Крабо удастся сдлаться дйствительнымъ хозяиномъ всей епархіи. Онъ обвинялъ іезуитовъ въ томъ, что они заставляли Бога идти навстрчу людямъ, вмсто того, чтобы призывать людей отдавать себя на волю Божію; ихъ вліяніе, по мннію епископа, расшатывало вру, а церковь они обращали въ торговый базаръ. Дло Симона сразу обнаружило вліяніе іезуитовъ, и онъ самъ тщательно занялся изученіемъ этого дла вмст съ аббатомъ Кандье. Онъ очень быстро составилъ себ опредленное мнніе и, какъ знать, быть можетъ, и догадывался, кто настоящій преступникъ. Но что онъ могъ сдлать? Не могъ же онъ предать духовное лицо, не рискуя повредить самой церкви. У него не хватало мужества ршиться на такой шагъ. Немало горечи скрывалось въ его вынужденномъ молчаніи; онъ возмущался, что духовные интересы церкви были замшаны въ такомъ грязномъ дл. Монсеньеръ Бержеро, впрочемъ, не могъ вполн воздержаться хотя бы отъ косвеннаго участія. Ему показалось невыносимымъ оставить своего любимаго аббата Кандье безъ защиты и дать ему погибнуть благодаря проискамъ тхъ, кого онъ считалъ оскорбителями храма. Епископъ воспользовался объздомъ по епархіи, чтобы постить Мальбуа; онъ ршилъ лично совершить богослуженіе, чтобы возстановить былую славу знаменитой древней церкви св. Мартина, престолъ которой былъ построенъ въ XIV вк. Въ проповди своей онъ позволилъ себ осуждать грубыя суеврія и даже прямо указалъ на безчестное торгашество, которое позволяли себ капуцины въ своей часовн. Никто не ошибся насчетъ истиннаго значенія его словъ; для всхъ было ясно, что ударъ направленъ не только на отца еодосія, но и на самого отца Крабо. Монсеньеръ закончилъ свою проповдь, выразивъ надежду, что церковь Франціи останется чистымъ источникомъ истинной религіи; скандалъ, возбужденный его проповдью, увеличился еще тлъ, что многіе замтили въ ней скрытый намекъ на дло Симона; епископа обвиняли въ томъ, что онъ предаетъ братьевъ христіанской доктрины въ руки жидамъ, извергамъ и негодяямъ. Вернувшись въ епископскій дворецъ, монсеньеръ невольно испугался своей смлости; онъ былъ огорченъ тми обвиненіями, которыя на него посыпались; приближенные утверждали, что, когда аббатъ Кандьё отдалъ ему благодарственный визитъ, оба служителя церкви, епископъ и приходскій священникъ, обнялись и горько заплакали.