Истина

Давидъ, который не ршался присутствовать на судебномъ процесс, чтобы не раздражать еще боле антисемитскія страсти, дожидался окончанія дла на квартир Дельбо, на улиц Фонтанье. До десяти часовъ онъ ждалъ съ возрастающей тревогой, считая минуты, сжигаемый какъ бы лихорадкой, не зная, радоваться ему или отчаиваться такому запозданію. Онъ каждую минуту высовывался изъ окна и прислушивался къ малйшему шуму. Отдльные крики прохожихъ сообщили ему ужасное извстіе, когда Маркъ, наконецъ, вбжалъ въ комнату и, рыдая, подтвердилъ ему страшный конецъ. Вмст съ Маркомъ въ комнату вошелъ и Сальванъ, который встртилъ его у выхода изъ залы суда и въ отчаяніи проводилъ до квартиры адвоката. Вс трое провели вмст ужасныя минуты. Наконецъ вернулся Дельбо, который навстилъ Симона въ тюрьм; онъ нашелъ его твердымъ и мужественнымъ; Дельбо бросился на шею Давида и поцловалъ его, какъ поцловалъ несчастнаго брата тамъ, въ тюрьм.

— Плачьте, плачьте, мой другъ! — воскликнулъ онъ. — Сегодня свершилась одна изъ самыхъ чудовищныхъ несправедливостей нашего вка!

IV

Когда начались школьныя занятія, и Маркъ вернулся въ Жонвиль, ему пришлось перенести еще другую непріятность, помимо той тревоги, въ которой онъ находился благодаря длу Симона. Мстный кюрэ, аббатъ Коньясъ, пытался склонить на свою сторону мэра, крестьянина Мартино, дйствуя при посредств его жены, красивой женщины, и тмъ подготовляя большія непріятности учителю.

Этотъ аббатъ Коньясъ былъ очень непріятный человкъ, высокій, худой, съ острымъ подбородкомъ, крючковатымъ носомъ и цлой гривой жесткихъ черныхъ волосъ. Глаза его горли свирпымъ огнемъ, и костлявыя, довольно грязныя руки готовы были свернуть шею всякому при малйшемъ противодйствіи. Ему было лтъ подъ сорокъ, и жилъ онъ одинокій съ шестидесятилтней служанкой, горбатой и злющей, ужасной скрягой, по имени Пальмира; ея боялась вся округа еще больше, чмъ самого аббата, котораго она берегла и защищала, какъ цпная собака. Про него говорили, что онъ ведетъ строгую, добродтельную жизнь; это не мшало ему надаться и напиваться, хотя никто не видалъ его пьянымъ. Сынъ крестьянина, недалекій и упрямый, онъ придерживался строгой буквы катехизиса и довольно сурово управлялъ своей паствой, требуя до послдней копейки того, что ему причиталось за требы, и не спуская ни гроша даже самому бднйшему крестьянину. Ему давно уже хотлось забрать въ свои руки мэра Мартино, чтобы явиться въ дйствительности полновластнымъ хозяиномъ прихода и, помимо религіознаго вліянія, заполучить и кое-какія личныя выгоды. Ссора его съ Маркомъ произошла изъ-за тридцати франковъ, которые община платила учителю за то, чтобы тотъ звонилъ въ колоколъ; Маркъ продолжалъ получать эту сумму, хотя ршительно отказался звонить на колокольн.

Мартино, однако, былъ не такой человкъ, котораго легко было покорить, если у него была поддержка. Онъ былъ однихъ лтъ съ аббатомъ; у него было толстое, упрямое лицо, большіе глаза навыкат и рыжіе волосы; онъ говорилъ мало и не доврялъ никому. Его считали за самаго богатаго и самаго уважаемаго земледльца общины; главною причиною такого отношенія къ нему односельчанъ было то, что ему принадлежали самыя обширныя поля, и благодаря этому его постоянно избирали мэромъ, девять лтъ подрядъ. Онъ былъ совершенно необразованъ, съ трудомъ читалъ и писалъ, и не любилъ выказывать предпочтенія ни церкви, ни школ, держась политики невмшательства, хотя, въ конц концовъ, всегда переходилъ на сторону сильнйшаго, или кюрэ, или учителя. Въ душ онъ всегда былъ на сторон послдняго, такъ какъ у него въ крови была наслдственная ненависть крестьянина къ духовнымъ лицамъ, постоянно празднымъ, но любившимъ житейскія блага; онъ находилъ, что эти аббаты очень жадны и, кром того, постоянно подчиняютъ себ чужихъ женъ и дочерей во имя какого-то жестокаго и ревниваго божества. Самъ онъ не ходилъ въ церковь, но и не выступалъ открыто противъ духовенства, сознавая въ душ, что между ними попадаются очень вліятельные люди. Видя неустанную энергію и необыкновенное трудолюбіе Марка, Мартино мало-по-малу сталъ на его сторону, поощрялъ его, но все же держался насторож.