Истина

Весь четвергъ и всю пятницу, цлыхъ два дня, продолжались рчи: обвинительная Ла-Биссоньера и защитительная Дельбо. Первый старался какъ можно меньше принимать участія въ допрос свидтелей и ограничивался тмъ, что длалъ замтки или любовался своими ногтями. Въ сущности онъ не былъ вполн спокоенъ за исходъ дла и раздумывалъ о томъ, не отказаться ли ему отъ нкоторыхъ пунктовъ обвиненія за недостаточностью уликъ. Поэтому его рчь оказалась довольно безцвтной. Онъ ограничился тмъ, что основывалъ свое обвиненіе на очевидной правдоподобности преступнаго дянія обвиняемаго. Онъ кончилъ тмъ, что призывалъ къ точному примненію закона о наказуемости. Говорилъ онъ неполныхъ два часа, и успхъ его рчи былъ сомнительный. Дельбо не кончилъ своей защиты въ тотъ день и перенесъ окончаніе рчи на слдующее утро. Вполн владя собою, онъ въ нервныхъ и законченныхъ фразахъ обрисовалъ весь нравственный обликъ Симона; онъ представилъ его образцовымъ преподавателемъ, любимымъ своими учениками, прекраснымъ мужемъ восхитительной женщины и отцомъ прелестныхъ малютокъ. Затмъ онъ развернулъ передъ слушателями всю ужасную картину зврскаго преступленія, его животную, грубую форму, и спросилъ, могъ ли такой человкъ, какъ Симонъ, совершить подобный поступокъ? Онъ разбивалъ одно за другимъ вс доказательства, приведенныя обвиненіемъ, и доказалъ ихъ невозможность, ихъ полную неосновательность. Въ особенности онъ протестовалъ противъ показаній обоихъ экспертовъ, Бадоша и Трабю, выставилъ всю очевидную нелпость ихъ экспертизы и доказалъ, что листокъ прописей не можетъ быть ни въ какомъ случа сочтенъ за улику противъ Симона. Разбирая вс подробности дла, онъ коснулся и тхъ обвиненій, которыя были высказаны при закрытыхъ дверяхъ, за что на него снова обрушились громы и молніи со стороны предсдателя Граньона, и между ними завязался отчаянный споръ. Съ этой минуты Дельбо говорилъ подъ страхомъ, что его лишатъ права слова; изъ защитника онъ превратился въ обвинителя и бросилъ въ лицо суда, братьевъ капуциновъ и іезуитовъ самыя жестокія истины, не жаля также и отца Крабо; онъ напалъ на него, какъ на главу всей шайки. Преступленіе могло быть совершено только однимъ изъ братьевъ, и, не называя имени, онъ все же далъ понять, что настоящимъ преступникомъ былъ не кто иной, какъ братъ Горгій; онъ привелъ вс доказательства, которыя заставили его придти къ такому убжденію; набросалъ картину клерикальныхъ интригъ и цлаго громаднаго заговора, составленнаго съ цлью погубить Симона, осудить невиннаго, чтобы спасти виновнаго. Обращаясь къ присяжнымъ, онъ громкимъ голосомъ закончилъ свою рчь, объясняя имъ, что ихъ склоняютъ не къ осужденію убійцы Зефирена, а къ тому, чтобы погубить свтскаго преподавателя-жида. Такой выводъ, среди протестовъ предсдателя и криковъ негодованія всей залы, могъ быть сочтенъ за торжество ораторскаго искусства, но кліентъ его долженъ былъ заплатить за такое торжество еще боле суровымъ наказаніемъ. Тотчасъ же со своего мста поднялся Ла-Биссоньеръ и съ печальнымъ, негодующимъ лицомъ началъ ему возражать. «Произошелъ невроятный скандалъ, — говорилъ онъ: — защита осмлилась обвинить одного изъ братьевъ, не представивъ ни одной серьезной улики. Она поступила еще хуже: она выставила соучастниками преступленія другихъ духовныхъ лицъ, ихъ начальниковъ, и коснулась даже одного высокопоставленнаго и всми уважаемаго лица, передъ которымъ вс честные люди преклоняются съ почтеніемъ. Подобныя рчи подрываютъ религію, даютъ волю дикимъ страстямъ и приводятъ отечество на край гибели, потакая всякимъ его врагамъ и вольнодумцамъ». Прокуроръ, не переставая, говорилъ три часа на эту тему громкимъ голосомъ, нападая на враговъ общества и употребляя необыкновенно цвтистыя выраженія; онъ выпрямлялся во весь свой небольшой ростъ, какъ будто его уносили къ небу возвышенныя мысли и стремленія къ повышенію, которыми онъ былъ проникнутъ. Кончая, онъ ударился въ иронію и заявилъ, что неужели достаточно быть евреемъ, чтобы оказаться невиннымъ, и, обращаясь къ присяжнымъ, просилъ ихъ примнить законъ во всей его строгости и наказать по заслугамъ ужаснаго истязателя и убійцу невиннаго ребенка. Раздались бурныя рукоплесканія. Дельбо въ заключительномъ слов, не стсняясь, излилъ все свое негодованіе и за это былъ освиставъ самымъ безпощаднымъ образомъ; со всхъ сторонъ слышались крики и угрозы.