Истина

Сейчас то же самое: у кого власть, тот и живет всласть, икру ест. Степан как раньше икру не видел, так и сейчас. Чем начальство лучше рабочего? У начальника тоже одна голова, две руки, язык, как у всех. Где справедливость? И есть ли она? Степан уже знал, как пройдет остаток дня – ужин, после ужина телевизор – и спать. Дверь открыл Олег.

– Как учеба? Как успехи? – спросил Степан.

– Две тройки, – ответил Олег.

– Троечник.

Степан не мог заставить сына лучше учиться, Олег не слушался. Людмила сидела на диване, смотрела телевизор. Фильм был про любовь, Людмила любила такие; она сразу бросала все свои дела, садилась у телевизора, и лучше ей было не мешать.

На кухне все было разогрето. На второе были голубцы. Плотно поужинав, выкурив сигарету, Степан прошел в комнату. Фильм закончился.

– Как они помирились? – спросил Степан про фильм.

Людмила ничего не ответила, сидела грустная.

– Над Светляковым я сегодня подшутил. Захожу к нему в конторку перед обедом, а он, зараза, дремлет за столом. Носом клюет. Каска у него тут же рядом на столе лежит. Я вышел, собрал с урны окурки и высыпал ему в каску. Через полчаса он бежит: ты, говорит, положил мне окурки. Мужики смеются. Он какой-то вообще… Простой электрод не может отличить от нержавейки. Взял бы магнит. Баран.

Людмила думала про сапоги, позавчера Татьяна купила себе, но они оказались малы. Сапоги хорошие, Людмила мерила, были в самый раз. Вчера Степан был злой, надо было выпить, Людмила не стала говорить про сапоги.

– Степан, – начала Людмила. – Татьяна вчера сапоги купила, ей малы. Мне в самый раз. Сапоги мне надо, ты сам знаешь.

– Сколько? – стал Степан серьезным.

– 2 тысячи.

– Почти половина получки, – присвистнул Степан.

– За два-три раза отдадим. А где еще сапоги купишь? Старые развалились

Если бы Степан сказал, что сапоги подождут, Людмила не стала бы спорить: сапоги, действительно были      дорогие, не по зарплате.

– Когда же платить будут, – простонал Степан. – Хоть воровать иди. Сволочи, кашу заварили. Ведь жили, жили…

– Что ты ругаешься, как сапожник? Всем тяжело.

– А сапожник как ругается?

– Не знаю, как он ругается, – пожала плечами Людмила.

– Не знаешь – не говори.

Степан пошел курить в прихожую. Как поняла Людмила, сапоги можно брать. Степан был не жадный, пьяный последнюю рубашку отдаст.

8

Работа была разной. Степан на время, за неимением работы по специальности, переквалифицировался в разнорабочего, убирал снег, чистил подкрановые пути козлового крана. Работал Степан с запасом, берег себя. Была оттепель. Зима не торопилась с морозами, привередничала. Начинало светать. Степан был сам себе начальник: никто не подгонял, не указывал, не стоял над душой.

20 минут десятого. 35 минут прошло с перекура, если можно было его так назвать, Степан даже в цех не пошел. Работа однообразная – бери больше, кидай дальше.

Не с кем словом перекинуться. Степан воткнул лопату в снег, пошел в цех

Сергей сверлил. Васин с Логиновым собирали клапаны. Один Пашка не работал, стоял у ножниц, курил.

– Шлангуешь? – незаметно подкравшись сзади, спросил Степан.

– Пошел ты… – не стал Пашка много разговаривать.

– Ах ты сынок! Сачок проклятый! Сволочь, – как из рога изобилия, полилась из Степана брань.

Ладно бы Логинов послал или Васин, а то пацан, маменькин сынок. Не работает, еще дерзит. Наказать! Наказать! Прямо сейчас, чтобы другим неповадно было.

– А ну повтори, что сказал! – потребовал Степан.

– Что слышал.

– Ух ты шмакодявка! Сопляк. Пошли выйдем.

– Пошли.

Степан решительно направился к выходу. Пашка, насвистывая, шел сзади. Пашка бегал на лыжах, имел разряд. Степан был не робкого десятка. Одному уступи, другому уступи – потом всем надо уступать. Это не дело. Совсем стало светло. За стеллажами был склад готовой продукции, пустырь, лучшего места для выяснения отношений было не найти. Сошлись.

– Ну что! – выдохнул Пашка.

И это «ну что» послужило для Степана сигналом к действию. Короткий удар левой, Степан был левша, удар правой, и, не давая Пашке опомниться, Степан замолотил руками; бил за чванство, грубость, неуважение к старшим, безденежье, инфляцию, плохую жизнь… Лицо Пашки было в крови, Степан все не унимался. Бледный, с перекошенным лицом, Степан был страшен, и только когда Пашка попятился, упал, Степан отступился, перевел дыхание. Пашка стоял на коленях, прикладывая к разбитому лицу снег. Степан хотел еще добавить, но смыл с рук снегом кровь и пошел в цех.

Сергей все сверлил. Степан пошел в кузницу. Андрей стоял у горна. Степан скрутил самокрутку, закурил.

– Сейчас морду Пашке набил, – дрожащим от волнения голосом признался Степан, не в силах молчать. – Досталось ему здорово. Хамит.

– Правильно, надо их учить, – согласился Андрей, – а то совсем разболтались, салаги.

Скоро весь цех знал про драку. Степан не скрывал, был откровенен. У Пашки была разбита губа, под глазом синяк.