Юй Цзиянь, потрясающее чудо науки, биомеханический человек такой тонкой работы, что ничем не отличался от живого. Мистер Мирт успел свыкнуться с мыслью, что это невозможно – череда неудачных опытов бриттских и континентальных коллег повергла его в тоску. И вот: результат ханьских научных достижений, человек, более чем на треть обращенный в живой механизм, сидел перед ним, пил чай из фарфоровой чашки с голубыми колокольчиками и был совершенно точно создан из плоти и крови. Мистер Мирт даже осторожно трогал его иногда за руку, чтобы убедиться, что это ему не снится, и изо всех сил старался сдерживать свой научный интерес, чтобы не ранить еще больше живое человеческое сердце под механической броней. За время долгих вечерних разговоров за чаем или бренди мистер Мирт многое узнал о Юй Цзияне. Его не столько волновало его прошлое – которое тот старался держать в тени, – сколько мягкий, уживчивый характер этого человека, который никому не может причинить вред, потому что сама его природа против. Тем страшнее выглядела в его устах история с Ульем и контрабандистами. Правда, стоило мистеру Мирту предложить сразу выплатить за Юй Цзияня весь долг, как тот тут же отстранился и замкнулся в себе. Такая щедрость могла быть воспринята как оскорбление – сообразил позже мистер Мирт и решил вместо этого тайно увеличить ежедневную ставку Юй Цзияня и Джона Ортанса: тем более оба друга вполне это заработали. В качестве извинения мистеру Мирту не оставалось ничего, кроме как предложить хотя бы свои руки: Ортанс прекрасный механик, но два гения инженерии лучше, чем один, особенно когда дело касается иностранных технологий. И, слава Королю фаэ, на это Юй Цзиянь был согласен.
Что касается Джона Ортанса, то в его лице мистер Мирт приобрел незабываемого помощника.
И, конечно, Поуп. Верный друг, всегда готовый и выслушать, и поддержать, и заварить свежий чай. Мистер Мирт отчаянно жалел, что нельзя взять его на Выставку. Слишком легко навлечь на себя гнев толпы – мол, что каменный великан делает рядом с рядовым джентльменом? Раскрывать ни свое происхождение, ни свое истинное «я» для широкой публики мистер Габриэль Мирт не собирался ни при каких обстоятельствах – дурным тоном было бы объявить о том, что Парламент предоставил ему возможность жить свою жизнь в обмен на своеобразное отречение от дома Блюбеллов. К тому моменту, как начался Призыв Просвещения, принц Андерс был уже изгнан, а принц Джеймс поддержал решение отца не держать Габриэля на привязи только ради каприза фаэ, раз фаэ уже ушли в Холмы и отвернулись от тех, кому клялись давать покровительство. Габриэль сам желал этого. Мог ли он знать, что мечта о свободе и собственном выборе спасет ему жизнь и выведет в конечном итоге из-под объявленного Права на смерть?
Габриэль усмехнулся. Вздумай кто-то объявить его бастардом Блюбелла, и в него полетит пуля. Не причинит вреда, конечно: подменышу фаэ надо угрожать чем-то посерьезнее, чем рядовой револьвер. Но рисковать Выставкой… Мечтой, к которой двигался много лет, мечтой не только своей, но и всех, кто верил в нее, – покойных Блюбеллов, Гилдероя Эконита, Амелии, наконец! Это было бы чрезмерно эгоистично.
Поэтому Поуп продолжал оставаться тайной для всех, кроме небольшого круга посвященных, в молчании которых он был уверен. И все же каждый раз рисковал, открывая, что живет с настоящим каменным великаном.
Мысль неожиданно оказалась веселой – представив, как чопорный дворецкий танцует в Холмах вместе с фаэ, мистер Мирт не смог удержаться от улыбки. Если в жизни есть справедливость, то так и должно было быть.
Что до него самого…