Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

ААЗ: Нет, они меня нашли. Как я мог их найти? Они меня нашли и пригласили к себе. И там мне все объяснили. Что надо поступать в École Normale. Я сказал: «Зачем? Почему? Вот я в Сорбонне»… «Нет», — они мне сказали. Я не помню, кто был более настойчив. Фриу, наверно. Он сказал: «Знаешь, что: сколько бы мы тебе сейчас ни объясняли, ты все равно не поймешь. Ты сперва поступи, а потом ты поймешь, что это хорошо». И я понял, что надо поверить. «Но только ты должен поступить. Это конкурс».

ВАУ: Но он, наверно, уже кончился: уже ж сентябрь?

ААЗ: Правильно. Нормальный конкурс — смешно и говорить, что я никогда б и не поступил. Нечего говорить. Это — условно конкурс, а на самом деле никакой не конкурс, а некоторая такая дополнительная процедура для иностранцев. Существует такая. Называется élève étranger — иностранный ученик. С ним другая процедура, и она не очень формальная.

В своих дневниковых записях за 1956 год Зализняк пишет:

Воскресенье, 30-е. Появился Мишель Окутюрье [31], которому я позвонил. Едем вместе к Клоду Фриу [32]. (С ними двоими я знаком по Москве; но сейчас они работают соответственно в Тулузе и Страсбурге, и в Париже их можно найти только в воскресенье). Оба в один голос говорят мне: «Тебе нужно поступить в École Normale. Ты сейчас все равно не сможешь понять, почему это хорошо, — поймешь, когда поступишь».

Через несколько дней, 4 октября 1956 года, Фриу отвозит Зализняка в École Normale и знакомит его с вице-директором Прижаном. А еще через несколько дней Андрей Анатольевич записывает:

Вторник, 9-е. Являюсь к Прижану и он ведет меня представлять самому директору École Normale философу Ипполиту. Происходит нечто вроде изящной формы собеседования — о Паскале, о Пикассо и т. п.

Среда, 10 октября. Иду, как мне велено в École Normale, в Министерство иностранных дел. Адрес мне известен даже из советских газет: Ке д’Орсе. Этот совершенно условный звук здесь разворачивается в реальную длиннющую набережную Орсе; прохожу всю ее пешком. Никогда в жизни не бывал в учреждениях столь высокого ранга. Поражаюсь тому, что меня никто не задерживает и не проверяет. <...> Важная дама подробно допрашивает меня о всех моих прошлых и будущих занятиях; спрашивает даже названия курсовых работ! К счастью, Вячеслав Всеволодович Иванов снабдил меня списком всех парижских профессоров, у которых следует слушать лекции, — с твердым наказом: лекции надо выбирать не по тематике, а по лекторам. В результате дама дает мне рекомендательное письмо в полицию: «Avec ça ça ira tout seul» (с этим все пойдет как по маслу).

11 октября. В префектуре на основании письма от дамы за час получаю carte de séjour (вид на жительство). В посольстве выразили неудовольствие моей самодеятельностью: все подобные документы они получают (или не получают) для советских сами. Полагаю, что уже с этого момента я у них не на лучшем счету.

Среда, 31 октября. Переселяюсь в École Normale. Никого нет, но на столе плащ и Populaire — газета социалистической партии. Потом мне рассказали, какое бурное было в École Normale обсуждение: с кем поселить советского? Для них, разумеется, любой человек — это прежде всего член такой-то партии. Первая мысль была: поселим, конечно, с коммунистом. «Скучно, пошло! — закричали другие. — Давайте, наоборот, поселим его с фашистом!» Решили, однако, что это тоже довольно плоско. Придумали несравненно более изысканное: поселить с социалистом. Вот где они по-настоящему сцепятся! (Как потом выяснилось, они ужасно просчитались: мой деликатнейший и тактичнейший социалист ни разу за весь год не вступил со мной ни в какую политическую дискуссию.)