Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

Пятница, 5 апреля [1957 года]. Узнав, что я помышляю о кинокамере, мой соученик Гранер объясняет мне, что тогда я должен поехать в маленький магазинчик на rue Notre Dame de Nazareth: там хозяин делает скидку ученикам École Normale. Ему, конечно, даже и в голову не приходит объяснять мне, что это сугубо неофициальный договор — попросту говоря, запрещенная законом коммерческая махинация. Кто же этого не понимает? Как и мне в голову не приходит, что какая бы то ни было продажа по обоюдному согласию может быть при ихнем капитализме запрещена. Разыскиваю магазинчик, вхожу и с порога спрашиваю хозяина: «Это у вас делают скидки ученикам École Normale?» Хозяин инстинктивно дергает головой влево и вправо, чтобы понять, кто из покупателей мог слышать эту чудовищную фразу. Похоже, что никто не обратил внимания. После этого он медленно оглядывает меня с ног до головы и веско произносит: «Вы ошиблись, Monsieur». В совершенной растерянности я возвращаюсь в École Normale к моим инструкторам и все рассказываю. Хохот моих соучеников сотрясает потолок.

Суббота, 6-е. Гранер теперь уже сам везет меня на rue Notre Dame de Nazareth; покупаем кинокамеру Ercsam.

Из письма маме от 7 мая 1957 года: «В субботу перед Пасхой отправился в Ниццу и провел там целый день с фото- и киноаппаратом. Это, по-видимому, самое яркое впечатление всех моих каникул. <…> Я сразу же забрался в „старый город“ и не вылезал оттуда почти до вечера — узкие улички со свешивающимся из окна бельем, сотни мелких лавчонок. Каждая зазывает, едва ли не хватает за полу, улицы, поднимающиеся ступеньками куда-то далеко вверх, обгорелые южные лица людей, женщины в черном с огромными жбанами белья на голове — все это такие ожившие кадры из итальянского neorealismo, что у меня от волнения дрожали руки, и уж не помню, как я там ставил выдержки и диафрагмы. Потом оказалось, что я извел за один день три пленки».

ААЗ после возвращения из Парижа, 1957 год.

Галстук и шарик с изображением ААЗ сделаны Адольфом Овчинниковым.

Среда, 26-е июня [1957]. Вечером начал монтировать свои фильмы (черно-белые). Дело оказалось невероятно захватывающее.

27-е. Взял у Гранера проектор и впервые увидел на экране свои смонтированные начерно фильмы.

— Когда Заля вернулся, — продолжает Леонид Никольский, — к этому времени уже наши дома снесли, где-то уже 1959 год; дома снесли, и мы поняли, что это реликвия, что это ценное, нужно бы это все в фильм. И мы начали быстро доснимать фактуру. А он, по-моему, если не ошибаюсь, привез еще с собой уже оттуда киноаппарат французский. Поскольку не было никакого сценария, он не был никогда написан, просто на ходу что-то фантазировали, что в голову придет. Заля был оператором. Единственным талантливым исполнителем был Мишка Рачек. Это абсолютный был российский Бельмондо.

Мы с Сашкой Энгелем дуэтом пели там почему-то. Гелескул посмотрел наш фильм, остался неудовлетворенным, естественно, потому что это все было абсолютно подростковое такое, а он уже чувствовал в себе некий профессионализм. Он посмотрел, и — появились гелескуловские надписи, которые как-то оправдали и придали видимость сюжета, некоего смысла всему этому. Так что наполнил смыслом ленту эту Гелескул. Этот фильм у каждого из нас есть на кассете.

Владимир Тихомиров: В конце 1950-х я сказал Колмогорову, что есть такой замечательный совершенно мальчик, Андрей Зализняк, который был в Париже. А Андрей Николаевич очень любил Париж. Он говорит: «Пригласите его к нам. Ко мне». И я позвал Андрея на дачу в Комаровке. Андрей Николаевич спросил Андрея: «А что слушают из музыки в Париже?» — он ожидал, что это будет Куперен. Андрей сказал — Равеля. Это было невпопад в том смысле, что, конечно, Равель был для Андрея Николаевича такой проходной пункт. Ну, еще Малер туда-сюда! Видно было, что Колмогоров несколько разочарован. Но он установил, что Зализняк — человек, у которого есть будущее.

— Первый раз я увидел Андрея Анатольевича в детстве, я был восьми-десятилетний, — рассказывает Константин Богатырев, — у Успенских. А запомнилось мне это потому, что он показывал кино, снятое на 8-миллиметровую камеру. Кажется, про Париж. Этого я совершенно не запомнил. Я просто помню его голос за кадром, говоривший: «А вот в этот момент, — что-то такое, и тут у меня кончилась пленка…»