Потом я ему однажды очень помог в действительно, кажется, важном деле. Он сделал такой — не хочу даже говорить — любительский фильм, потому что это было сделано почти профессионально, с помощью камеры, которую он привез из Парижа. Это мое самое раннее воспоминание о нем как раз с этой камерой связано. Он подробно рассказывал о том, как сама идея, что можно снимать кино самостоятельно — не по указанию начальства и не под наблюдением полка гэбистов и цензоров — и потом просто дома это смотреть, это казалось чем-то совершенно невероятным, и революционным, и немножко подозрительным, потому что понятно, что возможность шпионить за человеком — это вообще привилегия государства. Совершенно такую же историю я слышал от своей родственницы. Когда мой отец вернулся из лагеря, ему подарили магнитофон, хотели сделать роскошный подарок. И то, и другое выглядело как нечто страшно подозрительное, потому что это значит, что можно что-то снять, а потом передать начальству, а может, я там что-то не то делаю или что-то не то говорю, и кончится это очень плохо. Совершенно похожие такие истории.
Вот Андрей Анатольевич привез эту камеру из Парижа, а в Советском Союзе, естественно, сама идея того, что можно иметь кинокамеру дома, казалась просто подозрительной, ну как радиопередатчик примерно. И надо же такому случиться, что в этот момент советская промышленность — а это было время «оттепели» — получила указание от правительства начать выпуск этих самых кинокамер и открыть лаборатории, где можно было бы проявлять пленку. Тогда еще советская промышленность только начала выпускать пленку и эти лаборатории стояли пустые. А он пришел в эту лабораторию с пленкой, которую он снял, и там у него брали интервью какие-то журналисты, потому что он был чуть ли не первый человек в Советском Союзе… Скорее всего, интервью это просто не было нигде напечатано или было напечатано в каком-то пустом месте. Нет совершенно никакого следа.
И Зализняк сделал фильм, абсолютно профессиональный, и там была звуковая дорожка. Это было, конечно, совершенно невозможно технически, а тем не менее он со своими дружками нашел какой-то магнитофон, и один из его друзей — это был коллективный проект — записал музыку. И это все где-то валялось у них… Ну не валялось, конечно, было куда-то спрятано в их квартире, и эта пленка стала рассыпаться. И я эту пленку перенес — это очень примитивно по нынешним понятиям — на кассету. Перезаписал на кассетный магнитофон, постаравшись это сделать как можно лучше с помощью той примитивной техники, которая была. И Андрей Анатольевич был просто очень мне благодарен за это.
Из дневниковых записей Зализняка:
Пятница, 9-е ноября [1956]
. В разговоре о Симоне Синьоре один из соучеников говорит мне: «Может быть, ты хочешь на нее посмотреть? Это очень просто: она сейчас снимается в „Салемских колдуньях“ на студии Francoeur; это на Монмартре. Поезжай и просто заходи». Сказано — сделано. <…> И вот вижу два пустых стула с надписями:Понедельник, 3-е [декабря 1956]. <…> Кино:
8-е [декабря 1956]. Кино: впервые посмотрел «Дорогу» Феллини. Потрясен.
15-е [декабря 1956]. Кино:
23-е [декабря 1956]. Кино:
<…>
Швейцария, 30 октября 1994, Женева. С полуночи до 3 часов ночи смотрел (трудно сказать, который раз)
13 ноября, воскресенье. Ночью смотрел (второй раз)
— Папа живопись — нет, совсем не любил, — рассказывает Анна Зализняк. — А кино любил. У него даже в компьютере записаны какие-то фильмы. Феллини очень любил. Мы с ним ходили в кино в Париже. Мы смотрели кино каждый день. Мы уже по традиции покупали — Pariscope он раньше назывался, сейчас называется как-то по-другому — книжечка такая, на неделю: со среды до среды, и там расписание построено не по датам, а по дням недели, что на эту неделю со среды до следующего вторника. Ну и там есть несколько кинотеатров, в которых хорошие фильмы показывают, на пятачке маленьком в Латинском квартале; и мы ходили в кино.