Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

ВАУ: То есть если вы даже не пришли на спевку, а пришли под конец выпить-закусить, это…

ААЗ: Это да, нормально. Ну, скажут, что ж ты! А вот после первой рюмки один раз уйти, второй раз уйти — это уже ясно, кто ты такой.

ВАУ: Так. Сколько раз вы были на спевках?

ААЗ: Ну, на спевках я больше бывал, чем не бывал. Но не всегда. После спевки легкое выпивание… А чтоб еще оставаться потом — это не оставался ни разу.

Тут отчего-то хочется привести совершенно не относящееся к парижским спевкам воспоминание Леонида Никольского:

— Я помню наше развлечение с Залей в восьмом классе на уроке физики. Я это люблю рассказывать, потому что к счастливым моментам жизни относится.

Урок физики идет. Ведет его учительница — младшая сестра нашей литераторши, то есть расположенный к нам человек. У литераторши мы были свои люди: театралы и так далее. Сидит позади меня Заля, я в середине где-то там, на одной из парт, а на следующей парте Заля сидит. Весь урок развлекаемся тем, что я ему напеваю мелодии из опер вообще, из симфоний и так далее. Все, конечно, абсолютные шлягеры, что называется. Классические шлягеры. Ну, типа Верди, например. Какие-то марши. Особенно, я помню, был вопрос: марш из «Аиды» или из «Фауста»? Они в чем-то похожи, и их легко спутать. Я ему напеваю мелодию: «А-а-а-а» — вот так вот, вполоборота: «А-на-на-на!» Иногда забываюсь и поворачиваюсь спиной к учительнице. Он слушает и отгадывает. Я стараюсь позаковыристее откуда-нибудь вытащить. Если отгадал, очко ему, если не отгадал, очко мне. И так весь урок!

В дневниковых записях того времени Зализняк описывает свой двадцать второй день рождения:

Понедельник, 29 апреля 1957. Попавши к себе, отсыпался после бессонной ночи. А вечером нужно идти на первомайский вечер в торгпредстве. Как досадно: вероятный поздравительный звонок из Москвы меня в École Normale не застанет. Недолго думая, поступаю по обычаям школы: оставляю около телефона (общего для всей школы) записку о том, что если вызовут меня, то нужно попросить телефонистку перебросить звонок на другой номер. И пишу номер торгпредства — учить мягкие мозги нужно ведь еще долго.

В торгпредстве в какой-то момент вечера меня действительно вызывают к телефону. Вхожу в специальную комнату. Там какие-то посольские чиновники с суровыми лицами. Подают мне трубку, а другую трубку от того же телефона без всякого стеснения подносит к уху чиновник. Это звонок Ирен: «С днем рождения!»

Моя система переброса звонков сработала превосходно. Отвечаю тусклым голосом что-то вялое, боясь спровоцировать ее на любое лишнее слово. Кое-как этот фальшивый разговор кончается. После чего со мной начинается уже настоящий разговор: кто такая? где, когда и при каких обстоятельствах познакомились? бывали ли у нее дома? и т. д.

К счастью, через некоторое время меня вызывают к телефону снова. На этот раз уже из Москвы. Друзья отпраздновали у меня дома мой день рождения. Мое присутствие для этого им совершенно не требуется. В Москве на два часа больше, поэтому они все уже достигли очень продвинутой фазы — настолько, что на Центральном телеграфе, куда они ввалились, чтобы устроить этот звонок, им приходится иметь дело с милицией. Сказать они ничего членораздельного мне уже не могут; вырывают трубку друг у друга, для большей доходчивости используют русский лексикон в полном объеме. Чиновник слушает и в этот раз, но теперь уже скорее с одобрением. Даже чуть-чуть размякает от приятной отечественной атмосферы и свободной словесности. Я уже не выгляжу в его глазах таким несомненно чуждым элементом.

В конце концов Зализняка отправили в Москву, не дожидаясь формального истечения срока его пребывания. Вот что он пишет об этом в дневниковой записи от 9 июля 1957 года, то есть почти сразу же после сдачи экзаменов:

Разговор с послом: «Вас вызывают в Москву. Вы нужны на международном фестивале». (Много позже я узнал, что приказ из Москвы, который получил посол, гласил: «Выслать Зализняка с группой студентов». Иначе говоря, для гарантии требовался еще и эскорт. Но посол счел, что в данном случае это лишнее.)

Несколькими днями позже Зализняк записывает:

13-е. Посол сообщил, что после работы на международном фестивале мне предоставляется второй год обучения в Париже.

Но этого, разумеется, не случилось.

— Папу в 1957 году летом вызвали якобы на фестиваль молодежи и студентов, — рассказывает Анна Зализняк, — и больше в Париж не пустили. И следующий раз, когда он попал во Францию, вообще за границу, — это была какая-то конференция в Гренобле в 1968-м или в 1969 году, через 10 лет. И папа вместо заседаний уходил в горы, сидел смотрел на Францию и думал: как можно, находясь в таком месте, сидеть на заседании и слушать какие-то доклады?!

В следующий раз Зализняк оказался в Париже в 1989 году. Дневниковая запись гласит:

18 ноября. Сорбонна, École Pratique des Hautes Études, sale Gaston Paris. Заседание Парижского лингвистического общества. Кюльоли [36] вводит меня со словами: «Вот наш коллега, который не был с нами 32 года».