Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

ВАУ: Я даже до сих пор не могу понять, почему лыжные костюмы делались из такой ворсистой ткани, которая обледеневала снаружи, потому что каждая ворсинка впитывала в себя воду, и лед, и все. Тем не менее лыжные костюмы делались вот так, никаким плащевым материалом они сверху не обшивались…Он сказал, что вы как раз в ожидании поездки во Францию. Он мне вас показал и сказал: «Вот посмотри…» Или мы тогда еще на «вы» были? Да, наверно, на «вы». Он сказал: «Вот посмотрите и запомните: это очень талантливый студент. Очень талантливый. Вот смотрите и запомните». Никого другого он мне никогда не показывал. Как, знаете, если б я был мальчиком, он бы меня высек при этом, наверное.

ААЗ: Я понимаю, понимаю, да. Чтоб запомнил.

ВАУ: Я помню ваше заявление, что Ивáнов вас обучил следующему: что, если вы поедете в Париж, вы не обращайте внимания на тему курсов, вообще просто игнорируйте, а смотрите только на то, кто читает. И вот есть люди, которые, что бы они ни читали, как бы это ни называлось, — это не имеет никакого значения; этих людей надо ходить и слушать.

ААЗ: Да, я это усвоил очень хорошо. В точности так и было.

ВАУ: И дал список. А вот там были люди, которых вы бы отнесли к категории своих учителей?

ААЗ: Конечно. Но, пожалуй, все-таки, чтобы не уходить навеки так с филологического факультета, я вам назову еще двух не-лингвистов, которые оставили у меня впечатление. Это Радциг и Михальчи. Радциг читал нам курс древнегреческой литературы.

Я услышал уже не помню от кого, от кого-то из поколения моих родителей: «Радциг! Да, он же был уже очень старый!» Он действительно был… передвигался так, сгорбленный, маленький. Внушал необычайное почтение. Голос у него креп, когда он на лекциях начинал петь! Совершенно вдруг — до этого он что-то произносил обычное, а когда греческие цитаты, такая у него сила появлялась.

ВАУ: И, как говорят, пел «Илиаду».

ААЗ: Пел, да. Точно. Экзамен Радцигу сдавал. Я даже не помню, какой мне достался билет… Но так или иначе, «Илиада» там, конечно, была затронута, и я не удержался от того, чтобы ему начать петь начало «Илиады» — и ошибся в слове erísante: пошлейшим образом пропел ему epísante. Более того, я еще норовил произнести Pēlēiadeō — это, конечно… Он так дернулся, поправил меня: Pēlēiadō! Ну, весь остальной разговор после этого был одной сплошной лаской. Он был счастлив.

ВАУ: Что значит счастлив, когда вы ошиблись? Почему разговор был лаской, если вы неправильно ему сказали?

ААЗ: Я, конечно, неправильно ему сказал. Нет, Pēlēiadeō — это даже в каком-то смысле педантизм. Это буквенное чтение. А Pēlēiadō — это обычное чтение для стихов. А это, конечно, вульгарная вещь: прочесть латинским образом букву «ρ» («ро»).

ВАУ: Я понимаю. Так почему же после этого была сплошная ласка, а не наоборот, не неудовольствие?

ААЗ: Потому что давно была эпоха, когда никто за пределами классического отделения ни строчки по-гречески не знал.

ВАУ: Ну, конечно! А тут человек мелкие какие-то делает ошибки, но поет!

ААЗ: Да, естественно. Но я помню, что я с большим удовольствием готовил этот экзамен, чего-то перечитал… Так что это осталось. Радциг и Михальчи — это я с удовольствием. Потому что вообще-то экзамен по литературе — это было мучение.

ВАУ: А это считался экзамен по литературе? Это не греческий язык, это греческая литература?

ААЗ: Не-е-е, это греческая литература… А в остальном экзамен по литературе был — самаринские какие-нибудь курсы: «Социальный протест Бальзака», например. Вот это да! Еще помню, как я Неустроеву сдавал экзамен по английской литературе, ненавидя это все, и сказал ему «Айвéнго»… Как он побледнел и чуть не свалился со стула! «Как вы сказали?» Я знал даже, что «Áйвенгоу», но как-то считал, что это уже часть русской культуры… Так что я даже успел ему произнести «Áйвенгоу», и он пришел в себя.

ВАУ: А Михальчи — он читал западную литературу.

ААЗ: Да. Средневековую литературу.

ВАУ: Нет, это что: вы относите их к вашим учителям, а не к тем, кто произвел впечатление?

ААЗ: Нет, если вы хотите так строго… Я просто рассказываю о тех, кто оставил какой-то след у меня в душе. Учителя — это те, которые учили меня более-менее профессии, их меньше.

ВАУ: Так, понятно. А во Франции кто?

ААЗ: Во Франции Бенвенист, Мартине и Рену. Три человека. Все входили в список Ивáнова. Еще немножко Соважо, но это меньше. Еще немножко Лежён, но это меньше.

ВАУ: Так, а Бенвенист, Мартине и Рену — они были специалистами по чему? По всему?

ААЗ: Ну, Бенвенист — великий лингвист. Но если угодно, он иранист. Первоначально. Мартине — общая лингвистика. Рену — древнеиндийский. Лежён — крито-микенская филология. Соважо — курс востоковедения.

ВАУ: Как же вы умудрялись там столько курсов слушать?

ААЗ: Я только на них и ходил, по этому списку. Из одного института в другой. Там какие-то курсы, которые мне предписывались, — я на них не особо ходил.

«Лингвисту знание языков надо не больше, чем леснику»