Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

На бытовом понимании знать язык — это уметь на нем общаться на нужные тебе темы. Нужных тем может быть очень немного, например у матроса — бордели. Тем не менее, если все, что ему нужно, он великолепно своим знанием языка обеспечивает, он этот язык знает. И в этой стране в это заведение идет спокойно, по этой части у него нет ни малейших проблем. И он спокойно, уверенно, без всякого чувства, что он кого-нибудь обманывает, на вопрос, знает ли он этот язык, ответит: «Знаю». И нормальный человек с ним согласится. Потому что единственную функцию, зачем ему нужен язык, — применять в пределах человеческой необходимости — он выполнит. У других — более широкие потребности. Например, знать язык достаточно, чтобы читать лекции на этом языке. Это другое знание, чем у матроса, это большее знание. Но чрезвычайно неполное.

ВАУ: Неполное, да. Но вот на уровне этого неполного знания сколько вы знаете? На скольких языках вы можете читать лекции?

ААЗ: Русский считать?

ВАУ: Считать.

ААЗ: Ну, если русский считать, то на четырех. Русский, английский, французский и итальянский.

ВАУ: А на украинском вы не можете?

ААЗ: Нет, конечно, не могу! Нет, я могу посмешище из себя устроить.

ВАУ: И на немецком не можете?

ААЗ: На немецком — на грани. Думаю, что с очень большим трудом, с очень корявым результатом я бы рискнуть мог, но поскольку опыта такого у меня… Один раз у меня был соблазн прочесть так лекцию, но я вовремя себя остановил.

ВАУ: А на украинском — нет?

ААЗ: Нет, конечно. Ну, что вы! Хуже, чем на немецком, — по степени нелепости того, что я могу сказать! Фарс такой. Знаете, как крупные нынешние украинские патриоты: «наши ридны жовто-ґолуби флаґи».

ВАУ: «Ґолуби»? Вместо «жовто-блакитны»?

ААЗ: И «флаги»!

ВАУ: «Флаги»… Какое-то там слово есть…

ААЗ: «Прапор». Вот такие «жовто-ґолуби флаґи» у меня были бы на каждом шагу. Ну, откуда иначе взять? Нет, конечно, не могу.

Со стороны может казаться: ну если человек лекцию может прочесть, наверно, знает хорошо. Ерунда! Этот же самый человек после лекции, когда с ним (с очень большой естественностью, он же только что лекцию прочел!) начинают разговаривать, он половину не понимает… Кстати, на таких лекциях понять вопросы — это самое трудное во всей лекции. Нет, если вам интересно, у меня есть много соображений о том, что есть знание языков. Знание языка — это четыре разных ингредиента. Очень простые: говорить, понимать, читать и писать. Все. Очень просто. Две письменных возможности, две устных. Все разные!

ВАУ: Но вам говорить легче, чем понимать?

ААЗ: Это верно, но это очень меньшинственный контингент, в который я вхожу. Подавляющее большинство людей считает совершенно очевидным, что понимать легче. Почему? Потому что в понимании участвует вовсе не знание языка в первую очередь. Знание языка, ну, мягко так скажем, участвует во-вторых. Даже в-четвертых. А во-первых — способность человека улавливать информацию из ничего. Настоящие два собеседника, которые обладают этой способностью, особенно две женщины, в полной степени могут обходиться таким ничтожным количеством словесных проявлений — и происходит полное понимание.

ВАУ: Ну вот про вас я знаю, что вам легче говорить, чем понимать. А вот писать или читать вам легче?

ААЗ: Читать легче. Понимать — плохо, прежде всего потому, что нет возможности повторить. В отличие от читать… Так что то общение, которое называется «знать язык», состоит из личностных качеств гораздо сильнее, чем… И поэтому вообще ответ «да» на вопрос о знании языка справедливо могут дать огромное количество людей. А лингвисту зачем это? Ему не больше это надо, чем леснику. Лингвисту зачем знать язык практически?

ВАУ: Вы же мне рассказывали эту замечательную историю — про кого там?