Истина существует. Жизнь Андрея Зализняка в рассказах ее участников

Вообще первый состав сектора — значит, Владимир Николаевич, руководитель, потом Дмитрий Михайлович Сегал [58] — непонятно кто, он просто так, из жизни знал польский язык хорошо. Ну уже хорошо, потому что у остальных и этого не было. У Исаака Иосифовича Ревзина [59] ничего близкого — у него немецкий язык, и вообще он никогда никакой славистикой даже близко не занимался. Потом стал, кстати, потом интересовался и занимался. Несколько работ у него интересных есть, болгарским языком занимался больше. Потом были (все это были рекомендации Вячеслава Всеволодовича, конечно) Татьяна Михайловна Николаева, тоже к славистике не имевшая отношения; Татьяна Николаевна Волошина — еще меньше. Татьяна Михайловна Николаева — ученица Реформатского, его аспирантка. Еще была Зоя Михайловна Волоцкая. Никто не лингвист, не слависты, то есть без специального какого-то образования. Да и Владимир Николаевич тоже, он вообще русское отделение окончил. И была еще замечательная Маргарита Ивановна Лекомцева, тогда Бурлакова у нее была фамилия. Она тоже окончила русское отделение, на год раньше меня. И было одно аспирантское место, и на это аспирантское место взяли Татьяну Владимировну Цивьян. Это был самый первый костяк, самый первый состав сектора.

Зализняк оставался еще пару лет в другом секторе. Но, конечно, он был очень тесно связан со всеми этими людьми, и они ему были гораздо ближе, чем сотрудники его собственного сектора.

Вообще, когда в этот сектор набрали вот такого, непонятно какого народа, то вся остальная публика, которая была нормальной (все слависты — как надо образование у них), они смотрели, конечно, немножко свысока: что за публика вообще собралась?! Слишком много себе позволяют! А они просто были внутренне более свободные.

Особенно после того, как в 1962 году прошел знаменитый скандальный симпозиум по знаковым системам [60] — по семиотике, так называемый симпозиум по семиотике. Там такого себе напозволяли все! Вышла тогда совершенно замечательная книжечка тезисов. У Зализняка там несколько тезисов. Одни тезисы у него о правилах дорожного движения, вторые у него тезисы, по-моему, совершенно замечательные — на самом деле программные просто для него дальше, которые назывались так: «О связи некоторых формальных синхронных описаний с диахронией». Немножко я сейчас путаю названия [61], но суть такая. И это действительно такая программная линия для всего, чем он занимался. Он начинал с сухой структуры, просто с наведения порядка, с выстраивания вот этих парадигм, а потом во всех, во всяких тонкостях и отклонениях от этой структуры видел исторические процессы и дальше выстраивал… Эта связь синхронии с диахронией — вот эти знаменитые тезисы; еще какие-то, по-моему, у него одни [62]. Ну в общем, надо сказать, что там, конечно, народ развлекался как мог. Сектор создали, можно было произносить слово «семиотика», хотя никто не понимал, что это такое, и до сих пор, по-моему, мало понимают. Например, Боря Успенский с Ритой Лекомцевой опубликовали там тезисы о семиотике карточной игры [63]. Потом еще был Саша Пятигорский, он со своими восточными философиями там что-то придумывал. Таня Цивьян — тоже туда же сразу [64], хотя она еще совсем молодой аспиранткой была. Ну, в общем, кто как мог. И конечно, люди, которые воспитаны на классической науке, на это смотрели как на настоящий шабаш. Институт остальной смотрел на нас немножко как на странных людей.

А когда началось все это подписантство [65] — ну, в принципе, странно смотрел, но все-таки терпимо относился. Никакой прямо вражды не было. Ну, немножко так…

Институт славяноведения действительно был замечательный. Исаак Иосифович [Ревзин] говорил, что это волшебный институт. Ну, правда, когда всюду уже начались всякие подписантства и репрессии, когда из Института русского языка выгоняли людей, когда выгнали Панова [66], когда Апресяна выгнали, — у нас же в институте ничего этого не было. Я не знаю, как это удавалось. Это был оазис какой-то.