— Вот где, в какой момент он точно знал, что он великий ученый? — размышляет Анна Константиновна Поливанова. — В тот момент, когда возникал риск, что он потратит время и силы, эмоции и энергию на какую-нибудь хрень. Он чудом не попал в антисписок подписантов — ну, в число плохих людей, которые не подписались. Чудом! Но вообще-то говоря, это же вторжение в его личную сферу, это же может разрушить его возможность — ну, modus vivendi — сесть утром за стол.
— То, что он приехал ко мне подписывать это письмо, было абсолютно удивительно, — говорит мне Игорь Мельчук. — Честно говоря, я бы ему лично бы и не предложил даже. Его не было на том заседании, где это обсуждалось. Он это узнал косвенно, потому что я бы к нему не обратился. Он невероятно брезгливо относился ко всему, что не касалось науки или серьезных занятий. Я тоже. Хотя я ненавидел Советскую власть и очень уважал диссидентов, но я не мог с ними вместе, потому как всякая политика пачкает, как ты ни действуй самым чистым образом. Но все-таки я себе позволял, а Андрей — нет. Андрей держался от всего абсолютно в стороне всегда. И это я ему не в укор говорю, а это потому как его убеждения всем были понятны, и всегда он абсолютно не стесняясь и совершенно точно выражал все свои мнения. Это именно какая-то очищенность от всего, что немножко в стороне.
— Мне все разумные люди объяснили, что меня выгонят под тем или иным предлогом в короткий срок, — продолжает рассказывать Успенскому Зализняк. — Естественно, мне больше не жить. И советовали уйти самому. Я послушался. А более всего послушался совета Топорова [50]
, который очень ласково меня пригласил в институт [51], про которой он сказал, что прекрасное место.ВАУ: Что верно.
ААЗ: Что верно. Потом я решился на знаменитый совершенно разговор с Топоровым о том, «где у вас туалет?».
ВАУ: Что-что?
ААЗ: Ну, это анекдот уже, конечно, но абсолютно имевший место. Топоров меня пригласил прийти в институт, познакомиться с институтом…
ВАУ: Он там заведовал сектором?
ААЗ: Нет. Топоров? Нет, еще никаким сектором он не заведовал.
ВАУ: Если сектор уже был, то первым заведующим был Топоров.
ААЗ: Нет, сектора не было. Топоров просто работал в секторе славянского языкознания. Мы там сидели и ждали, это было довольно долго. В Трубниковском переулке. Достаточно долго для того, чтобы я спросил у Топорова, где здесь туалет. На что он как-то странно смутился, а потом все-таки выдавил из себя: «Вы знаете, вы меня простите, я не знаю: присутствие очень короткое». При том, что он работал в этом институте 15 лет к этому времени. Это произвело на меня такое сильное впечатление, что я понял, что лучше места нет в природе. Так что мне было ясно, что это очень хорошо — туда попасть. Действительно, Топоров — с помощью еще кого-нибудь, этого я не знаю — уговорил тогдашнее начальство, что вот надо взять такого-то человека. Я думаю, что он не излагал никаких сопутствующих обстоятельств. Почему я ухожу — вот это все. Просто нужно взять, и все.
Елена Викторовна Падучева:
Иванов опекал Андрея. И одна из самых неоценимых услуг, которые ему Иванов оказал, была такая: Андрея назначили читать в секторе политинформацию. Такое было даже в либеральном Институте славяноведения, были вот такие заскоки. Не заскоки, а нормальное положение вещей тогда. И Иванов сказал: «Я буду делать политинформацию». Заслонил собой. Совершенно не моргнув глазом зачитывал постановления партии и правительства. Или зачитывал из газеты «Правда» что-то, что там можно было зачесть.ВАУ: И что, без характеристики с предыдущего места?
ААЗ: Ничего не знаю.
ВАУ: Вас просто взяли, и все.
ААЗ: Ну что значит «взяли»? «Взяли» — это очень сложно. Это вы хорошо понимаете разницу между «взяли» и «не взяли». Мне вроде бы сказали, что меня взяли, но, наверно, при этом не выполнили, там, 15 пунктов из 20.
ВАУ: Но зарплату начали платить?
ААЗ: Нет, какую зарплату! Это вопрос дней. Это день-два-три, а зарплата будет не раньше, чем через месяц. Не месяц длится, это длится несколько дней, вся эта история. О зарплате вообще еще разговора никакого нет.
Тогда директором был Иван Иванович Удальцов. Знаменитый человек, чтобы вы дальнейшее понимали. И дня, может быть, через три меня вызывает к себе декан Самарин. Когда я считаю, что поступил в Институт славяноведения. Ну, с небольшим стажем: два-три дня. «Ну, садитесь», — говорит.
ВАУ: А вы уже не аспирант?
ААЗ: Что значит «не аспирант»? Откуда я знаю?
ВАУ: Вы подали заявление об уходе из аспирантуры?
ААЗ: Нет. Ничего не делал. Шаг туда, шаг сюда. Мне сказали, что меня приняли в институт… Я был поразительно в стороне от понимания, что значит социальная деятельность.
ВАУ: Нет, погодите. Вам сказали уйти из аспирантуры самому.
ААЗ: Нет, это я вам сейчас это сказал. Это я вам выдал такую формулировку, что я ушел сам. Имея под этим в виду не персонное действие, а мое внутреннее состояние.
ВАУ: Что вам объяснили, что вам нужно самому уйти.