Этот фильм — настоящий гимн семье. Главные герои — Генри Тёрнер (сын героя Орландо Блума — Уилла Тёрнера) и Карина Смит (чья она дочь — станет понятно в самом конце) ищут своих отцов, готовы на любые жертвы ради любви к ним, но и родители готовы ради них на подвиг.
Фильм прелестен изощрённым стёбом над феминизмом. Сперва Карина предстаёт как стандартный феминистский образ — своенравная дама, знающая астрономию и хорологию лучше мужчин, способная прочесть «карту, которой не прочесть мужу», а потому плоские патриархальные обыватели рассматривают её как ведьму.
Возникает впечатление, что перед нами феминистский агитпроп: женщины умнее мужчин, за что мужские шовинистические свиньи считают их ведьмами, которых не существует. Но потом оказывается, что ведьмы в этом мире — классические, с татуировками и швырянием в огонь жаб вполне существуют — только их не жгут, а держат взаперти и используют для своих надобностей. А плоский сциентистский мир Карины, где нет и не может быть ходячих мертвецов, призраков и русалок (Генри, в противоположность ей, знает все легенды), в секунду рушится, когда ей в одном исподнем приходится от этих мертвецов убегать. В итоге в мире семейных отношений пятых «Пиратов» торжествует милая, демократичная и дружелюбная патриархальность…
Ещё более поразителен метафизический разворот новой серии киносаги. Для пиратов всегда была характерна небанальная мистическая и философская глубина. Скажем, поединок между вольным пиратским народом и лордом Беккетом из Ост-Индской компании во второй и третьих частях был поединком мира ренессансной постъязыческой мистики эпохи Великих Открытий и эпохи просвещенческих рационалистических империй, когда «всё невещественное становится несущественным». Расколдованный мир, мир, где заперта «Калипсо» и всё подчинено воле человека, точности и расчёту, оказывается миром ужасающей несвободы и несправедливости.
Само название пятого фильма отсылает нас к той же коллизии — «Мертвецы не рассказывают сказки». А это значит и обратное: не верят в сказки, в легенды, в чудесное только мертвецы. Одержимая всё тем же секулярным духом, что при покойном Беккете, Британская империя, борющаяся за владычество на морях, лишена всякой привлекательности. Даже визуально ей противопоставляется мир Гектора Барбоссы, ассоциированный с классицизмом XVII века, эпохой Людовика XIV, как более симпатичный и человечный. Своеобразная ностальгия внутри ностальгии. «Расколдованный» мир оказывается пустым, плоским и нежизнеспособным перед лицом зла.
Зло воплощено в жестоком капитане Салазаре, поплатившемся за желание уничтожить всех пиратов. Он отдалённый наследник испанцев из четвертой части саги, но если их христианскому фанатизму, желанию уничтожить любые обманные, нехристианские способы доступа к бессмертию можно было лишь посочувствовать, то в Салазаре нет никакого религиозного одушевления — лишь фанатическая воля к власти.
И между этими врагами — безжалостной цивилизацией империи и безжалостной жестокостью мертвеца — плавают, как между акулами, наши герои, цель которых — снятие проклятий. И секулярное расколдовывание мира, и погружение в колдовскую пучину равно оказываются злом, и единственный истинный путь — победить зло, рассеять тёмные чары, спустившись в преисподнюю и восторжествовав над смертью жертвой во имя любви. Настолько мощного криптохристианского мотива в популярной культуре не было давно. Остаётся лишь снять перед создателями этой серии «Пиратов» треуголку: в наши дни на такое не всякий решится.
Ну, а для Украины и племени бандерлогов у нас плохие новости. Единственный, как оказалось, способ снять все тяготеющие над миром проклятия — разбить трезубец и всё разделить.
Брэкзит-трансформеры
«Трансформеры: Последний рыцарь»
США, 2017.
Режиссёр Майкл Бэй.
Сценаристы: Арт Маркам, Мэтт Холлоуэй, Кен Нолан
Своеобразным налогом на многодетность в современном мире является необходимость разбираться в черепашках-ниндзя и зомби, знать тонкости японского аниме и по первому же зову трубы выдвигаться на новую серию бесконечной саги о трансформерах. Сделать это было на сей раз в ялтинском аймаксе не так просто: в кассу стояла очередь такой длины, которую я последний раз видел в Советском Союзе, — какой-то телефонный террорист (не исключено, что «украинский») незадолго до нашего прихода заминировал кинотеатр, и теперь толпа в сотню человек стояла, чтобы вернуть/обменять билет.
Я ждал милого боевика про машинки, на который хотел пойти мой сын-детсадовец и на который, разумеется, отказались идти дочки-подростки. Вместо этого мы оказались на довольно взрослом, иронически-серьёзном фильме из волны брэкзит-кинематографа, который сыну был невыносимо скучен, а для меня оказался захватывающе интересен.
Что такое «брэкзит-кинематограф»? Это волна в британском и голливудском кино последних нескольких лет, которая воспевает добрую старую Англию, её традиции, мужество и джентльменство, обыгрывает имперские символы и мифы о тайном британском всемогуществе.