Истина в кино

Столь же безупречно «социальное попадание» дилогии «Человек из мрамора» и «Человек из железа». Первая лента — выражение польского умеренного либерализма 70-х, когда можно стало ругать сброшенного протестами гданьских докеров партийного вождя Гомулку. Зато «Человек из железа» — продукт массовой кампании по выводу Польши из советского блока, в которой кто только ни участвовал: рабочий вожак Валенса, папа римский, ЦРУ и Вайда со стопроцентно конъюнктурным (что не значит, конечно, плохим) фильмом, обречённым стать классикой, ибо он идеально соответствовал международному социальному запросу. Если бы на свете существовал афганский кинематограф, то автор хита о «мужественной борьбе моджахедов против советских оккупантов» снискал бы точно такую же славу.

Моё первое знакомство с творчеством Вайды оказалось не слишком удачным. В нашем окружении почти ни у кого не было видеомагнитофонов, поэтому я шёл в обычный советский кинотеатр. Так и попал однажды на двухчасового вымученного «Дантона». Фильм невероятно нудный, плюс полный политических намёков: неунывающий любимец парижан — это Польша, а холодный фанатик Робеспьер, казнивший былого соратника, но и сам уже обречённый, — СССР.

Не говоря о неисторичности трактовки образа Дантона — коррупционера, демагога, организатора массовых бессудных убийств, — это просто было нереально, до головной боли скучно. Не спасал и Депардье в главной роли. Его вчистую переигрывал Войцех Пшоняк, изображавший априори отрицательного Робеспьера.

Пожалуй, невыносимость «Дантона» предопределила мое предубеждение и к ранним, гораздо более сносным картинам Вайды. Но в целом я оставался к пану Анджею вполне безразличен, пока в 2004-м он не поставил своих «Бесов» на сцене московского «Современника».

Из весёлого, злого и страшного романа у польского мэтра получился довольно тягостный спектакль. Зато в конце всё сделалось понятно. Игравший Степана Трофимовича Верховенского артист Игорь Кваша с таким чувством читал евангельский эпизод об изгнании Христом бесов из гадаринского бесноватого, что не оставалось никаких сомнений: под стадом свиней, в которых вселились черти, Вайда подразумевает не нигилистическую интеллигенцию, как открытым текстом говорит Достоевский, а Россию и русских.

Идея не то чтобы новая. У восточноевропейских русофобов она очень популярна. Ещё в 80-е чешский писатель Милан Кундера высказался в том же духе: что коммунизм, тоталитаризм и прочее — естественный плод русской культуры. Чеху жёстко ответил Иосиф Бродский: все страшнейшие события и явления в русской истории XIX–XX веков — результат как раз западных влияний и заимствований. Именно на Западе были придуманы марксизм, атеизм, либерализм, воспалившиеся в России. А для русской культуры характерно сопротивление импортному злу. Памятником чему являются и «Бесы».

После того спектакля Вайда встал в моём сознании на полку заурядных польских русофобов. Тем более что вскоре он разразился «антимоскальской» лентой «Катынь», для которой даже у либеральных кинокритиков не нашлось доброго слова.

Политически и культурно канонизированный в Польше при жизни, Анджей Вайда умер, исполненный днями, оставив свой творческий расцвет далеко позади. Несомненно, что пока Польска не сгинела, его имя будет называться в одном ряду с Мицкевичем и Шопеном. Вопрос в том, как долго продлится это «пока». Смысловая фигура многих фильмов Вайды — обречённость героя на самоуничтожение. Польша сегодня слишком старательно поджигает Третью мировую, в которой её участь в любом случае — стать вымершей пустыней. А в пустыне никому не будет дела до кино.

Интербригада

«МакМафия»

Великобритания, 2018

Сериал «МакМафия» — это рассказ о том, как тяжело бывает, когда не хочешь быть русским, стараешься поскорее выруситься, но всё-таки приходится. Алекс Голдман (его исполняет недавний Андрей Болконский и возможный будущий Бонд — Джеймс Нортон), сын выдавленного из России олигарха, стыдится своего происхождения, точнее, обоих происхождений сразу — русского цивилизационного и еврейского этнического, старается быть настоящим джентльменом, не говорить на родном языке даже с отцом (который, в исполнении Алексея Серебрякова, напротив, тоскует по Родине несколько больше, чем человеку его положения прилично), не инвестировать в Россию и вообще забыть о существовании такой страны.

Но однажды кто-то запускает слух, что фонд Алекса не просто вкладывается, а нарушает санкции, а из-за русского прошлого его семьи верить самооправданиям молодого финансиста никто не хочет. Вскоре у него на глазах мафиози-гастарбайтеры из Средней Азии убивают прямо в Лондоне дядю — лысоватого человечка по имени Борис (все совпадения, разумеется, случайны). Так Алекса, шаг за шагом, засасывает трясина международных разборок «русской мафии», в коей русские, конечно, составляют незначительное меньшинство. Впрочем, вскоре он сам входит во вкус.