Читаем Истина в кино полностью

Фильмы о массовых убийцах и террористах — непростой жанр. Всегда есть опасность перешагнуть грань и от показа террористов не мишенями для снайперов, а живыми людьми со своими чувствами, мотивами и убеждениями перейти к оправданию и даже воспеванию зла. «Бонни и Клайд» и «Прирождённые убийцы», «Комплекс Баадера-Майнхоф» — нельзя сказать, что хотя бы раз было найдено по настоящему безупречное решение. К числу, мягко говоря, небезупречных фильмов прибавятся ещё и «Заложники».

Резо Гигинеишвили снял очень красивый фильм. Красивые актёры, красивые сцены и диалоги, красивые интерьеры, красиво передана атмосфера позднего СССР (хотя, на мой вкус, получились скорее прихипованные 70-е, нежели 80-е с их яркими штанами и лохматыми женщинами), красивые тбилисские улицы, красивая работа оператора… Только история, про которую снят этот фильм, очень некрасивая.

В ноябре 1983 года группа молодых тбилисских мажоров — артисты, художники, врачи, дети профессоров и начальников — попыталась захватить летевший в Батуми самолёт Ту-134, чтобы направить его в Турцию. Сначала они застрелили двух пассажиров, приняв их за охрану потом — двух членов экипажа, но лётчики оказали сопротивление, и полилась кровь уже самих террористов: пули штурмана Владимира Гасояна сразили двоих.

Сделав несколько фигур высшего пилотажа, чтобы стряхнуть террористов в хвост самолёта, командир Ахматгер Гардапхадзе вернулся в Тбилиси, бортпроводница Ирина Химия сумела выпрыгнуть из самолёта, а помогавшую ей открывать люк Валентину Крутикову убил террорист.

14 часов длилась драма заложников (многие из которых были ранены) в руках у всё более зверевших убийц. Одурманенные наркотиками захватчики не выпускали людей в туалет: «Всё равно умрёте», с той же мотивировкой предлагали добить раненых, один из подонков сказал матери кричавшего младенца, что если ребенок не замолчит, он отрежет ему уши и заставит её съесть их.

В итоге стремительного и бескровного штурма группой «Альфа» заложники были освобождены, террористы схвачены и осуждены на расстрел, вместе со священником, обвинённым в организации и подстрекательстве группы.

Фильм «Заложники», увы, не о страданиях заложников и не о мужестве экипажа, за которое командир и штурман были удостоены звания Героя Советского Союза, и не о работе антитеррористических служб. Наконец, фильм не о психологии и практике террора, не о том, как весёлые дети богатой закавказской республики, любящие вино, женщин, сигареты «Кэмел» и пластинки «Битлз» превращаются в осатаневших нелюдей.

Невозможно было обидеть столько «уважаемых людей», для которых террористы если и не «герои сопротивления советским оккупантам» (такая точка зрения была популярна в короткий период правления Грузией Звиада Гамсахурдия), то уж точно «наши мальчики».

«Заложниками» в интерпретации Гигинеишвили оказываются сами террористы. Нас подводят к мысли, что не будь абсурдных советских ограничений выезда — трагедии бы не случилось.

Фильм начинается со сцены купания героев на батумском пляже. К ним подходят русские пограничники, угощаются куревом и сперва мягко, по-дружески, а затем тоном приказа требуют выйти из воды: рядом Турция и купание в погранзоне после 11 вечера запрещено. В лицо перепуганным героям бьёт неизвестно откуда взявшийся прожектор, и мы понимаем, что на самом деле они томятся в Тюрьме Народов, охраняемой овчарочьим оскалом русского империализма.

В конце нам показывают выпущенную из тюрьмы Тинатин Петвиашвили (переименованную в фильме в Анну), которая садится на самолёт и улетает, титры сообщают, что в 1991 году в СССР был принят закон о порядке въезда и выезда, покончивший с эрой закрытости.

Гигинеишвили очень старательно обеляет террористов: милые мальчики и девочки, ничего плохого не хотели, думали, что на рейсе других пассажиров не будет. Все издевательства над заложниками опущены и сводятся к тому, что террористы заставляют их вслух читать Евангелие. Особенно милашкой вышел главный герой Ники — в отличие от своего прототипа актёра Геги Кобахидзе он не разрисовывает комнат свастикой и не носит на шее креста гитлеровского армейского капеллана.

Спору нет, андроповский СССР мало для кого был приятным местом. Для русских патриотов — в последнюю очередь. Вопрос не в том, почему мальчики-мажоры захотели Союз покинуть, а в том, как именно они решили это сделать. На суде террористам задали вопрос: почему, имея связи, даже выезжая в капстраны по путёвкам, они попросту не остались там?

Ответ шокировал многих: «Когда отец и сын Бразинскасы улетели с шумом, со стрельбой, стюардессу Надю Курченко убили, то их там в почётные академики приняли, невольниками совести нарекли, из Турции в США переправили, чем мы хуже?».

Эта фраза, в фильме не прозвучавшая, на мой взгляд, куда лучше объясняет этот теракт, чем ставшие лейтмотивом ламентации о том, стоит ли любовь к свободе хоть одной чужой жизни. Версия о детях из поколения джинсов, измученных боржоми и советским шампанским, а потому рванувших в мир виски с содовой, не выдерживает на деле никакой критики.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Искусство жизни
Искусство жизни

«Искусство есть искусство жить» – формула, которой Андрей Белый, enfant terrible, определил в свое время сущность искусства, – является по сути квинтэссенцией определенной поэтики поведения. История «искусства жить» в России берет начало в истязаниях смехом во времена Ивана Грозного, но теоретическое обоснование оно получило позже, в эпоху романтизма, а затем символизма. Эта книга посвящена жанрам, в которых текст и тело сливаются в единое целое: смеховым сообществам, формировавшим с помощью групповых инсценировок и приватных текстов своего рода параллельную, альтернативную действительность, противопоставляемую официальной; царствам лжи, возникавшим ex nihilo лишь за счет силы слова; литературным мистификациям, при которых между автором и текстом возникает еще один, псевдоавторский пласт; романам с ключом, в которых действительное и фикциональное переплетаются друг с другом, обретая или изобретая при этом собственную жизнь и действительность. Вслед за московской школой культурной семиотики и американской poetics of culture автор книги создает свою теорию жизнетворчества.

Шамма Шахадат

Искусствоведение
Шок новизны
Шок новизны

Легендарная книга знаменитого искусствоведа и арт-критика Роберта Хьюза «Шок новизны» увидела свет в 1980 году. Каждая из восьми ее глав соответствовала серии одноименного документального фильма, подготовленного Робертом Хьюзом в сотрудничестве с телеканалом Би-би-си и с большим успехом представленного телезрителям в том же 1980 году.В книге Хьюза искусство, начиная с авангардных течений конца XIX века, предстает в тесной взаимосвязи с окружающей действительностью, укоренено в историю. Автор демонстрирует, насколько значимым опыт эпохи оказывается для искусства эпохи модернизма и как для многих ключевых направлений искусства XX века поиск выразительных средств в попытке описать этот опыт оказывается главной созидающей и движущей силой. Изобретательность, с которой Роберт Хьюз умеет транслировать это читателю с помощью умело подобранного примера, хорошо продуманной фразы – сердце успеха этой книги.В формате PDF A4 сохранён издательский дизайн.

Роберт Хьюз

Искусствоведение / Прочее / Культура и искусство
Изображение. Курс лекций
Изображение. Курс лекций

Книга Михаила Ямпольского — запись курса лекций, прочитанного в Нью-Йоркском университете, а затем в несколько сокращенном виде повторенного в Москве в «Манеже». Курс предлагает широкий взгляд на проблему изображения в природе и культуре, понимаемого как фундаментальный антропологический феномен. Исследуется роль зрения в эволюции жизни, а затем в становлении человеческой культуры. Рассматривается возникновение изобразительного пространства, дифференциация фона и фигуры, смысл линии (в том числе в лабиринтных изображениях), ставится вопрос о возникновении формы как стабилизирующей значение тотальности. Особое внимание уделено физиологии зрения в связи со становлением изобразительного искусства, дифференциацией жанров западной живописи (пейзажа, натюрморта, портрета).Книга имеет мало аналогов по масштабу охвата материала и предназначена не только студентам и аспирантам, но и всем интересующимся антропологией зрения.

Михаил Бениаминович Ямпольский

Искусствоведение / Проза / Русская классическая проза