Истина в кино

Что же за героя создал в своём творчестве Баталов? Это был образ пролетария-интеллигента и интеллигента-пролетария. Образ советского человека, каким он должен был быть, но никогда не был и быть не мог. Простой, цельный, умный, высококультурный, работящий, с огромным и даже гипертрофированным чувством ответственности. Баталовский герой был практически лишён недостатков (вспомним, как напившись с горя после расставания с Катей, Гоша, как только становится надо, — трезвеет и облачается в идеальный костюм) и, несмотря на это, вызывал доверие: это не сверхчеловек, а человек со стержнем.

Причина, по которой Баталов сыграл гораздо меньше ролей, чем мог бы, — в том, что его герой становился редкостью и в советском кино, и в советском обществе. В теории это общество было предназначено именно для превращения всей мужской половины человечества в Румянцевых, Борисов Бороздиных, Владимиров Устименко, Дмитриев Гусевых, Гош. На практике оно плодило бездушных начальников, пьяных гопников и рефлексирующих подловатых интеллигентов трифоновского литературного космоса. И чтобы оставаться просто порядочным человеком в этом обществе, требовалось преодоление чудовищного притяжения.

Баталовский герой всегда был, в известном смысле, маленьким человеком, одушевлённым винтиком идеального советского мира, преданным делу, которому служит. Даже у физика Дмитрия Гусева, самого выламывающегося из строя баталовского персонажа, на первом месте стоит именно служение, а не борьба. Однако для позднесоветской тины баталовский герой был бы слишком вызывающим.

Не случайно, что Гоша оказывается в мире фильма «Москва слезам не верит» как бы персонажем из параллельного измерения. Он материализуется в электричке ниоткуда и ведёт себя настолько атипично по отношению к эпохе, что волей-неволей начинаешь подозревать: не сходит ли Катя с ума, не является ли этот человек воображаемым другом, вроде Карлсона, пригрезившимся занятой начальственной женщине трудной судьбы от отчаяния и одиночества.

Такая интерпретация «Москвы» мне кажется возможной, поскольку Катя формировалась как личность именно в то время, когда герой Баталова, полностью противоположный скользкому Рудольфу, играл первую скрипку на «шестидесятническом» (напомню, что наши «шестидесятые» — это 1955–1964 годы, причём в большей степени пятидесятые) экране. Именно он был идеалом для практически любой девушки. И, конечно, если «герой» и должен был почудиться Кате, то именно в баталовском образе. В их первую встречу он даже одет под пятидесятые, сходно со своим Сашей Румянцевым. Это именно призрак иной эры, иного мировоззрения, иных надежд, материализовавшийся посреди застойного болота. Гоша был своеобразным реквиемом баталовскому герою.

Впрочем, в этом герое изначально было двойное дно. Баталов играл советского интеллигента-пролетария как атеиста и прогрессиста, человека вне традиции, полностью устремлённого в будущее, обретающего нравственный стержень в безбожном стоицизме. Но сам при этом был человеком традиции.

Он сформировался в «ахматовском» мире, где последний поэт Серебряного века перекинула мост между эпохами. Памятуя об уничтоженных деде и бабке, врачах, никогда не вступал не то что в партию — в комсомол. Отказался играть Ленина. Был верующим человеком, соприкасавшимся в жизни с выдающимися священниками, иерархами и даже святым Лукой (Войно-Ясенецким). Баталов был человеком старого русского ядра, которое только и позволяло убедительно выглядеть его новым советским героям.

Его человек «хрущёвского модерна» был убедителен и светел в той мере, в которой он изнутри был человеком традиции. Так же как «идеальный советский» космонавт Гагарин смог быть таким лишь потому, что внутри него сидел верующий русский человек, осмелившийся в самые глухие времена назвать чудовищной ошибкой снос Храма Христа Спасителя. И когда освещавший модерн свет традиции потускнел, сам модерн тоже скончался, герой истончился в призрак…

Но смерть героя не означала смерти актёра. Алексей Баталов прожил долгую и подлинно счастливую жизнь и лишь теперь покинул нас, исполненный днями, приняв христианскую кончину.

Юрий Деточкин против «Железного Шурика»

Советский человек Эльдара Рязанова

Вопрос о творческом наследии Эльдара Рязанова неожиданно стал предметом громких общественных споров. Покойный комедиограф был очень пожилым человеком, давно не снимал ничего актуального и массово-востребованного, а его старые фильмы служили, прежде всего, предметом ностальгической любви. Поэтому трудно, казалось бы, ожидать чего-то кроме благодарностей и добрых слов. Но, очевидно, вопросы советской ностальгии являются самыми острыми вопросами современности.