Истина в кино

Получается, что наше и американское кино и национальное самосознание движутся в строго противоположных направлениях. Можете представить себе американский фильм о том, как левак из универа на восточном побережье, озабоченный расой и гендером и плюющий на американский флаг, оказывается вдруг среди боёв на Иводзиме и на своей собственной шкуре прочувствует, как и за что они сражались морпехи?

Такое могли бы снять только два режиссёра — Иствуд и Гибсон. Но и они, на самом-то деле, находятся в глухой обороне. Они уже не спорят с политкорректностью, а только пытаются заменить неправильную политкорректность правильной. Иствуд снимает парный к американскому японский фильм. Мол, у каждого своя правда. Гибсон снимает классический фильм про окно Овертона — «По соображениям совести». Да, это правильное окно Овертона. Но вырваться из политкорректности как формата мышления они уже не могут. А помрут эти — вообще станет пусто.

Разумеется, «Рубеж» есть за что упрекнуть: некоторые сюжетные линии оказались подвешены, натянуто выглядят носящиеся по Петербургу «вихри» из другого временного измерения, практически не обозначены ужас и жестокая безысходность блокады, тем самым не слишком убедительно звучит вопрос о том, за что и против чего наши воины бились с таким нечеловеческим упорством и почему так стремились прорвать любой ценой кольцо блокады на пятачке, где оно было тоньше всего.

Однако эти придирки меркнут по сравнению с хорошо сделанной картиной и заложенным в неё глубоким смыслом. Миша Шуров оказывается своего рода собирательным образом нации, потерявшейся в беспамятстве и постсоветском коммерческом цинизме. Ему предоставляется шанс ощутить себя в трёх измерениях — не только в настоящем и прошлом, среди погибших за Родину, но и в будущем. Он пытается изменить себя — ещё не родившегося — чтобы стать лучше, чем он есть, и соединить распавшуюся связь времён.

Может быть, смысл оказался слишком глубоким и требовал дополнительных усилий по продвижению и разъяснению картины, которых сделано не было, в результате, большая часть зрителей предпочла на тех же выходных комедию о путешествии четверых постаревших балбесов в Петербург. Но для тех, кто «Рубеж» всё-таки посмотрел, он, несомненно, остался значимым переживанием.

Только Бродский

«Довлатов»

Россия, Польша, Сербия, 2018.

Режиссёр: Алексей Герман-младший.

Сценаристы: Алексей Герман-младший, Юлия Тупикина

Худший способ подготовиться к просмотру фильма Алексея Германа «Довлатов» — это перечитать Довлатова. Совершившего эту ошибку зрителя будут терзать демоны сомнения и возмущения до тех пор, пока вовсе не изгонят его из зала.

Каким образом этот аристократической динарской фактуры юноша в идеальном чёрном пальто, безукоризненно трезвый, аристократично-ироничный, не нарушающий никаких советских законов, не говоря уж о категорическом императиве Канта, и даже пленившуюся им гостью из Еревана увлекающий ради подразумеваемых пикантных амурных утех куда-то глубоко за кадр, может представлять огромного медведеобразного алкоголика, всегда одетого вразнобой и во что попало («в Союзе я был одет так плохо, что меня даже корили за это»), хулигана, вечно окружённого какими-то криминальными типами?

Наверное, для того и понадобился Герману Милан Марич, не понимающий, строго говоря, ни того, что он говорит (всё равно его переозвучат), ни того, что происходит вокруг, — чтобы он ни в коем случае не пытался работать «под Довлатова».

Ещё более очевиден разрыв между проблематикой фильма и проблематикой довлатовской прозы. Лирический герой «Чемодана» и «Ремесла» (откуда в невероятно искажённом виде перекочевали многие персонажи и ходы) — циник, журналист в худшем советском и общечеловеческом смыслах этого слова, охотно трущийся в литераторской и богемной среде, постоянно встревающий в мутные авантюры и охотно стучащий на попавшего под колпак КГБ шведа, утешаясь тем, что «я тут ни при чём».

Получившийся у Германа обиженный плаксивый романтик с вечной осенью в сердце, озабоченный тем, что его не публикуют, и постоянно чем-то брезгующий, растворился бы в кислотном мире первого же из рассказов — «Креповые финские носки». Да и без того перекочевавший в фильм из этого рассказа фарцовщик (отсидев два года, разбился на мотоцикле «Чизетта») превращается в романтичного художника и гибнет под колёсами военного грузовика, пытаясь убежать от ареста обхсовцами. Для Довлатова история контрабандной операции, сорванной успехами нашей лёгонькой промышленности, — всего лишь разгонный блок. Для Германа история фарцовки — элемент трагедии, разлада между интеллигентом и Родиной.